В Бирюк - Вляп [СИ]

Дальше я сам всунулся. Руками махать начал, пальцами тыкать. По аналогии: а нельзя ли печки домовые для чего-нибудь такого… полезного приспособить.

Как они обе на меня окрысились! «Мал ещё. Твоё дело — задом кверху лежать да на ус наматывать».

И тут же сцепились между собой. Фатима говорит:

— Можно. Сработает.

Юлька — аж слюной брызжет:

— Не получится! Всё в трубу уйдёт!

Потом дошло. Юлька про нормальную русскую печь толкует. А там тяга. Если истопник нормальный — все добавки в трубу улетят.

Фатима — южанка. Для неё обогревательный прибор — жаровня в помещении. Ну, тогда конечно — всё прямо по комнате растекается.

Но есть очень интересный промежуточный вариант. Печи-то в «Святой Руси», почти все, топятся «по-чёрному». Труб-то нет! Интересно…

Когда они к минеральным ядам перешли — совсем тяжко стало. Всё непонятно.

То есть, по действию примерно ясно — это соли ртути, это, скорее всего, мышьяк, это что-то из цианидов. Но ведь они не химические элементы используют, а минералы, их содержащие! А минералов значительно больше. И вообще, геологии с минералогией у меня в курсе средней школы не было. Ох как теперь жаль!

Впрочем, у моих дам тоже с терминологией путаница. В разных странах для одного и того же минерала разные названия.

Я снова подрёмывать начал. Разбудила тишина. Какая-то нехорошая. Открываю глаза: стоит посреди комнаты Юлька и тычет Фатиме в нос какой-то свёрточек. Аж шипом исходит.

— Это что?!

А Фатима бледнеет на глазах, губы дрожат, будто ей в нос вот ту самую гюрзу суют, и тоненьким таким голосом:

— Не знаю-ю-ю.

Мне интересно стало, Юльку за рукав подтянул. У неё в руках свёрток, в свёртке какие-то стебельки, игла железная ржавая, обрывок грязной тряпки. Хрень какая-то. Мусор.

А Юлькин голос аж звенит, вся надулась, будто петух перед кукареку. Даже нос перебитый дыбом встал.

— Кто?! Ты куда смотрела?!

Да чего они завелись? Из-за мусора подерутся?

— Беги к боярыне. Нет. Я сама. Ты здесь стой.

И — фр-р-р — уметнулась. Даже тёплый платок не накинула. Фатима ножик вытащила и — на изготовку. В дверях раскорячилась. Противотанковый надолб типа: «Не подходи вражье войско — покусаю насмерть».

Я как-то и сам волноваться начал. Я же в этом мире очень много чего не понимаю. Совсем я здесь бестолковый… Как дитё малое. Может, это не мусор, а чего-то значит? Опасное, нехорошее… Ой, а если это против Хотенея?!

Тут является Юлька и боярыня с Прокопием. Значит дело серьёзное. Чтоб боярыню нашу Степаниду свет Слудовну с места поднять… Видать, на Андреевской колокола зазвонили — Киев тонет.

Боярыня к свёртку не прикоснулась, даже наоборот — руки за спину убрала. Посмотрела внимательно, головой покрутила, принюхалась. Потом стала спрашивать. Как начальнику и положено — односложно и по сути. Чувствуется многолетняя хватка.

— Кто?

Юлька с Фатимой что-то лепечут. Боярыня их и не дослушала.

— Кто входил?

— Дык, истопник дровы таскал. Дык, он дальше печки не ходил. Дык, всё под присмотром нашим неотрывным, безоглядным…

— Кто ещё?

Тут у Юльки глаза округлились, и она едва выдохнула:

— Господин Хотеней Ратиборович со своим… с Корнеем.

Тут я и услышал… И понял. Понял, что вот такая киевская боярыня преклонных годов небольшой разбойный ватажок может запросто… выражениями разогнать.

Говорят, русская ненормативная лексика — от татар. Отнюдь-с. Татар ещё нет, а лексика уже есть. Причём значительно более богатая, чем в моей прошлой жизни. С привлечением персонажей из Ветхого Завета и сказочных животных.

Вы вообще представляете себе интимные отношения волшебной птицы Сирин с легендарным Змеем Горынычем о трёх головах посреди отары страдающих острой формой диареи овец праотца Иакова? Причём, после его известной драки на боженькином крыльце, где ему ногу попортили?

Пока я эту картинку… с хромающим по продукту овечьей жизнедеятельности праотцом… пытаюсь непротиворечиво построить у себя в голове и как-то… гармонизировать, боярыня перевела дыхание, подумала и продолжает:

— Наговор. На него? (Это про меня.)

— Дык…

— В печь (это про свёрток). Стой. Нельзя. В три платка и в выгребную яму. Палкой. Затолкать поглубже.

— А может попа позвать? Ну, покропить…

— Бегом (и мне, с очень убедительной интонацией в командирском голосе). Сдохнешь — шкуру спущу.

И удалилась. Монументально.

А я ничего не понимаю. В который раз в этом сумасшедшем мире. Который теперь мой единственный и родной. К которому я всей открытой душой своей. Который я пытаюсь понять и принять. В котором стараюсь раствориться и слиться. Всосаться и рассосаться.