В Бирюк - Волчата [СИ]

А предки-то у нас в фортификации разбирались! Ивашко тычет пальцем в темнеющих сумерках:

— Тама вон, со стороны поля, вокруг окольного града и детинца — ров копаный. 12 саженей.

Если простых саженей, то это ж 18 метров!

— Шириной?

— Чего? А, не. Глубиной. Потом вал. А у детинца — свой ров и вал от посада. Видишь, как тут умно сделано: дорога от реки идёт вокруг подошвы холма под детинцем. Кто худой от пристаней сунется — по голове. Потом подъём от ручья вверх. Как раз попадаешь между стеной детинца и внутренним валом окольного града. И тут тебя с обоих сторон… А стены у детинца — дубовые. Хрен пробьёшь. Башни видишь?

— Не пойму — там как-то ещё одна выглядывает. Как-то… не над воротами, не в стене…

— Глазастый. Посередь детинца стоит отдельная башня. Двенадцатигранная. Выше всех. Поставлена на перестрел от всех стен. Чтоб стрела с башни до любого места на стене долетала. Ежели вороги на стену взберутся.

Не понял. Это же — донжон! В русском же языке и слов таких нет! У нас: кремль, детинец, острог… Слов нет — а башня есть.

— А со стороны Десны, отсюда не видать, ещё одна высоченная башня стоит. Шестигранная. Смотровая за рекой. Тоже недавно поставили, при Магоге уже.

— А зачем же такие высокие ставить? Чего, за край земли посмотреть охота? Как там слоны на черепахе катаются?

— Ну, ежели война, то и за край земли заглянуть — очень даже полезно. Но тут дело особенное: самострелы у них там стоят. Бьют стрелами железными кованными. Со Смотровой, говорят, до другого берега реки добивают. С высоты-то оно далеко летит. А там и на другом берегу стан не поставить — полоска берега узкая да сырая. Дальше за берегом — старица. Озеро. «Святое» — говорят.

Опять ликбез меня бестолкового. Я был твёрдо уверен, что арбалеты запустили в средневековое обращение генуэзцы. Крепостные стационарные арбалеты — визитная карточка итальянского Сан-Марино. На крепостные башни поставили, вроде бы, в следующем, в 13 в. А тут в каком-то средне-деснянском… кованными стрелами…

— А зачем им это?

— А чем, ты думаешь, они прошлой осенью отбились? Тут пять недель восемь князей город осаждали! Тут вокруг — пепелище сплошное, просто темно уже да под снегом не видать. В городе, почитай, всё выгорело. Наши-то не просто так стояли, а долбили нешуточно. И стрелы в крышах домовых кое-где остались, и покойники по дворам и огородам закопанные.

Я ещё раз внимательно посмотрел по сторонам. Точно: наш постоялый двор отстроен заново, ещё несколько построек новых вокруг. А дальше — сугробы с торчащими в разные стороны обгорелыми брёвнами. Из сугробов кое-где идёт дымок.

Я такое уже видел: год назад над Днепром. Там Ростик проводил «умиротворение смердов». А здесь — кто с кем?

— Ивашко, а «наши» — это кто? Восемь князей — это каких?

— Да разных. Смоленские были, полоцкие, северские. Но главным — Свояк Черниговский. Пришёл с племянничка за жену взыскивать.

— За чью?! За свою?!

— Тю! За евоную. За Магогову.

Мозги мои клинит напрочь. Поэтому выдаю естественно-автоматический вопрос:

— Ну и как?

Ивашко снова начинает рассматривать меня подозрительно. «Может, ты чего не то съел?». Пытается проверить у меня лоб. Я его понимаю: вопрос абсолютно идиотский — вот же город стоит, стены не развалены, чего ж спрашивать?

Но он снисходит до ответа:

— Отбились. К Магогу шурин невесту привёз. Вывалился с Болвы у Брыня. Сеструха евоная, подарки там… Свадебный поезд. Ну и поезжан суздальских… с мечами да в бронях… по реке лодиями — на версту.

Так, стоп. Запутался.

— Ивашко, пока Николай с торгашами тусуется, мы сейчас пойдём, найдём тихий уголок, нальём тебе… извини, забыл. Кваску нальём. И ты мне всё расскажешь. С самого начала.

— Давай. Только я самого начала не помню. Можно — прямо с Мономаха?

Здесь, если «с самого начала», то от Адама. Поимённо. Если «с середины», то с Крестителя. Поимённо и поцерковно — с указанием построенных церквей. А «по-быстренькому» — с Мономаха. С перечислением всех его 89 больших походов и чего вспомнится из 200 малых. Коротенько так — история Руси за последние 100 лет.

Значит так: жил-был Владимир Мономах. Он жил и был долго. Так долго, что все его соперники померли от старости. Одним из самых докучливых друзей-врагов был Олег Гориславич. Сперва они вдвоём чехов резали, потом Мономах Гориславича по всей Руси гонял.

Мономах был мудрый, Гориславич… «горем славленный».

Раз убежал Гориславич в Тмутаракань — она ещё русской была. Но, почему-то там жили хазары. Хотя, к тому времени уже прошло лет сто двадцать как был разгромлен их каганат. И эти, такие-сякие, хазары, поймали, по приказу одного русского князя — Переяславльского Мономаха, своего собственного русского князя — Тьмутараканского Гориславича и выслали его в Константинополь.