В Бирюк - Волчата [СИ]

— А что ещё? — вызвало нервный хмык Артёмия.

— Там много чего случилось. Злые все были… Гордей Хотенея палкой бил.

Воспоминание о моём… Хотенее, о полученных им из-за меня побоях, вызвало во мне… радостное удовлетворение: «так ему и надо. Изменщику». Забивая демонстративным весельем яркие и… разнообразные воспоминания о недавнем прошлом, я снова наклонился к Артёмию, покачал плечами: кольчужка — не монисто, но тоже блестит и позвякивает. И томным голосом вопросил:

— То дела давние, прошедшие. А вот ныне-то, позовёшь ли меня, сокол ясный, да под злат венец? Али засмущался, красный молодец, передумался?

Тарелочные глаза прорастают не только у Алу. А такой багровый цвет лица не даст даже полная печка догорающих углей. Артёмий полыхнул лицом и начал от меня отодвигаться. А я, хохоча в душе от двусмысленности ситуации, а более всего — от глубокого смущения взрослого мужика, добавил в тон лошадиную дозу томности и многообещальности.

— Не боися, мил дружочек, не печалуйся. Уж как заживём ладком, так и будешь ты завсегда обихоженный, во всяк божий день — досыта кормленный. Мытый-поенный-спать уложенный. У меня-то да в руках всяко дело спорится, на лету горит-плавится. Никаких заботушек мил дружку не останется. Будешь жить-поживать, как у Христа за пазухой. Только мне да солнцу красному — радоваться.

Артёмий вжался от меня в стенку, отмахивался от меня ещё слабыми руками, чуть не крестился. Он видел, что я, явно, шучу. Надеялся. Но не был уверен полностью. Вдруг, собравшись с духом, он ровным, но дрожащим голосом попросил:

— Иване. Не шути так. Ну какая ты мне жена. Какой.

Вздёрнув нос и передёрнув плечиком, я капризно возвестил:

— А не нравлюсь тебе, так другого найду. Помоложе да побаскее. Вот.

Взгляд искоса показывал зрелище совершенно смущённого и растерянного мужика. Ну просто — дядя россыпью! Он имел настолько глупый вид, что я не выдержал и заржал. Зажимая рот, чтобы не разбудить детей. Артёмий неуверенно улыбнулся в ответ, вытер пот — аж прошибло мужика. От моих «брачных предложений».

Я ещё хихикал, когда он снова помрачнел и улёгся на спину.

— Зря ты назвался. Лучше бы ты меня в здешний поруб отправил.

— Артёмий! Ты чего? Обиделся, что ли? Ну, извини. Ну, дурак, глупая шутка.

— Точно. Дурак. Ты — «княжна персиянская». Беглая роба… ну, или — холоп. Всё едино. По тебе сыск идёт.

— Ну и что! Все ж думают, что я в болотах утонул, под поганых попал, сгинул… Никто ж и не знает.

— Я — знаю.

— Так ты ж не скажешь. Клятву дашь. Типа: буду молчать, как рыба об лёд, язык проглотивши.

— Э-эх. Молодой ты совсем. Глупый. «Первое слово — дороже второго» — слышал? А моя первая клятва — крёстное целование Гордею. Я в Смоленск вернусь — должен буду рассказать. Ты — имение господина моего. А я — его слуга верный.

Факеншит! Не фига себе! Вот попал… Да что ж за идиотская система!

Спасти человека. Единственного порядочного здесь человека в моём понимании, отдать долг жизни. И получить… свою смерть. И чего делать? Опять… «концы в воду»?

Видимо, этот очевидный и, похоже, единственный выход, первому пришёл в голову Артемию. Старательно не глядя мне в лицо, он монотонно произнёс:

— Ты, Иване, не тяни время. Убей меня как-нибудь… не больно. Ножиком в сердце. Пока я слабый ещё. Чтоб не сильно мучился. Попа бы хорошо. Исповедоваться бы…

Да что ж за гадство такое?! В какое же дерьмо я попал?!

В какое-какое… В «Святую Русь». Где мне приличного человека надо зарезать, чтобы самому хоть как-то трепыхаться! Исповедаться ему! Ещё и поп про мои дела знать будет! Тоже резать? Да сколько ж можно!

А оставить Артёмия без покаяния… недостойно. Для меня это покаяние — туфта, голубой туман. А он мучиться будет.

Мысль об исповеди естественным образом связалась с утоплением Макухи-вирника. И моей тогдашней проповедью Ноготку. Тут ситуация другая, светская. Обязанности слуги перед господином. Но ведь принцип Беллмана работает безотносительно к конфессиям участников забега. «Дьявол кроется в мелочах» даже в тех системах, где понятие «дьявол» отсутствует вообще.

Ну-с, мышка белая по кличке Ивашка-попадашка, а не проверить ли этот лабиринт на зуб?

— Артёмий, ты, как верный слуга, должен рассказывать господину своему, о его господском имуществе. И принять меры для сохранения и приумножения господского майна. Так?