В Бирюк - Волчата [СИ]

В какой-то момент он, на вопрос о моём состоянии, ответил:

— Холодно.

Все решили, что меня убили. Уже и помянуть меня собрались. Но случайный повторный вопрос вдруг дал другой ответ:

— Тепло.

С Суханом очень тяжело общаться: он не разговаривает, он отвечает на конкретные вопросы. Когда отвечает. Мужики его опять чуть не побили.

Вышли на лёд, двинулись вверх по Снову — наскочили на половцев. Хорошо, дозор был маленький — отбились. Сунулись обойти лесом. Тройки увязли, одна из лошадей сломала ногу. Взяли чуть ближе к реке и выскочили на только что брошенный лагерь кипчаков. Если я в плену, то меня должны, со всеми вместе, гнать на юго-запад. А Сухан продолжает махать на северо-восток. Мужики чуть не передрались.

Пошли, всё-таки, вверх по Снову, потом по этому Рванцу. Пытались расспрашивать местных. Но те запомнили только воинский отряд, в котором были несколько саней с ранеными.

Всем стало понятно: сгинул Ванька-боярич. Надо идти домой да виниться перед Акимом, что ублюдка его не сберегли.

Общее уныние и сомнения в правильности своих действий, то и дело переходившие в бессмысленные ссоры, сдерживались лишь необъяснимой, столь же общей, уверенностью в моей выживаемости. Чарджи объяснил это несколько парадоксально:

— У кипчаков клея не было.

Я как-то не увидел связи, но мне растолковали:

— Чтобы забить червяка в землю, его надо намазать клеем и дать засохнуть. Поскольку у поганых клея нет, то и вбить Ваньку-боярича в «мать — сыру землю» они не могут. Значит, ты гуляешь где-то по земле. Живой.

В моё время этот образ имеет чисто сексуальный смысл, а вот здесь… духовно-упокойный. Что поделаешь — эпохи разные.

«У кого что болит — тот про то и говорит».

Разговоры и рассказы сопровождались выпивкой. Я обратил внимание, как Ивашко заглянул в поставленную хозяйкой кружку, понюхал… и отодвинул в сторону. На мой вопрос он потянул из ножен свою гурду.

— Ты ж сказал — три раза омыть вражьей кровью. А я — только один. Славный клинок. Как рубанул — всё пробил. И доспех, и тулово. Дальше только штаны поскакали. Халат там был. Вроде этого.

И показал на Алу. У того опять… глазки блюдцами. Надо переодеть мальчишку. Во избежание ненужных ассоциаций и коллизий.

Николай, которому я сдал оставшиеся от Борзяты и Гостимила ценности, начал, было, вопросы задавать. А мне скрывать нечего, я завсегда правду говорю:

— Пошли по делам своим. Под лёд провалились. Так что, принимай под отчёт и употребляй к нашей пользе.

Уже в конце посиделок, когда мужики увлеклись разговором между собой, я заскочил в детскую избу. Тут все спали. Кроме Артёмия. Ответив на мои вопросы о самочувствии, он вдруг ухватил меня за руку и негромко задал встречный:

— А ведь мы раньше встречались. Ты меня знаешь. И имя, и что мечник, и про господина моего, Гордея? Ты кто?

Мда, прокол. Я слишком подробно представил Артёмия моим «мужам добрым». Про Гордея я никак знать не мог. Но мне было весело. Было радостно от встречи с моими людьми. От ощущения правильности, безопасности, от — «у нас всё получится»…

Я наклонился к Артёмию и почти в лицо зашептал:

— Свадьбу гордеевской дочки прошлой весной помнишь? Ну-ка, вспомни, кому ты там жениться обещал?

Артёмий несколько растерянно посмотрел на меня, с явным трудом вспоминая. А я продолжал давиться от хохота:

— Вот вы, мужики, все такие. Позвал девушку замуж, горы золотые наобещал, а года не прошло — уж и вспомнить не можешь. И кто ж тебя на той свадьбе целовал жарко? В уста сахарные? Иль у тебя таких дел — по семь раз на неделе? Столько, что и запамятовал. А? Винцо выпили — любовь прошла?

Мой шутливый тон не находил ответа в глазах Артёмия. Он продолжал морщить лоб, мучительно вспоминая. Отсвет от лампадки на моих, почти вплотную приближенных к его, глазах вдруг вызвал озарение узнавания.

— К-княжна. П-персиянская. Г-господи…

— Ну наконец-то. А я уж решил, что у тебя чего-то с головой. Память отшибло. Ты, вроде, бабником не был. Чтоб под венец звать да и запамятовать кого. Только я ныне не «персиянская княжна», а Иван — боярский сын. Отчим мой, Аким Янович Рябина, славный сотник знаменитых смоленских стрелков, по делам послал. Вот и свиделись.

— А как… Как же… ну… Хотеней, Степанида, Гордей…

Не вдаваясь в подробности, я коротко изложил основы представления, срежиссированного Степанидой свет Слудовной прошлой весной в Киеве. И поставленного при моём непосредственном участии. Моё любопытство в стиле «Шумел камыш, деревья гнулись»: