Джош Малерман - Мэлори [litres]

– Идем! – еще раз говорит она.

Они рискуют. Сильно.

Том чувствует, как привычный мир встает с ног на голову.

«Ну вот! И шагу не успели сделать…» – думает он.

Мэлори всем телом ощущает темноту. Она не давит, скорее обволакивает – руки, ноги, шею, нос, глаза. Мэлори чувствует ее даже веками, защищенными повязкой. Темнота повсюду: пробирается в рукава и штанины, проникает в сапоги и перчатки. Темно за закрытыми веками, темно снаружи.

Сэм и Мэри Волш, Сейнт-Игнас.

Невероятно.

– Капюшоны не снимать! – в тысячный раз говорит она детям.

Она не держит их за руки, как десять лет назад. Тогда они шли той же дорогой, только в противоположном направлении. Тому и Олимпии уже шестнадцать. Теперь они чаще шагают впереди – то оба, то один из них. А она, Мэлори, – сзади. Как в детстве в лабиринте страха, на ярмарке. В любой компании был самый нервный, который плелся в хвосте. Они с Шеннон каждый год ходили в лабиринт страха, ни разу не пропустили. Мэлори и сейчас слышит смех сестры так же отчетливо, как звуки большого мира: шаги Тома, голос Олимпии. Мэлори хорошо помнит, как они с Шеннон пробирались по темным коридорам ярмарочного аттракциона. Ей было шестнадцать, она крепко держала сестру за руку – они тогда чувствовали единство. Наверное, Том с Олимпией ощущают нечто подобное.

– Том! Олимпия! – окликает Мэлори.

– Да, мама, – говорит Олимпия. – Я здесь. Мы пока на проселочной дороге.

Мэлори хорошо представляет себе грунтовку, по которой они идут, хоть, разумеется, никогда ее не видела. Летом здесь, должно быть, пылили автобусы, доставляя в лагерь посетителей. Если бы сейчас из-за поворота неосторожно вылетел автобус, он бы их задавил.

Глупости, страх из прошлой жизни. Надо прислушиваться не к шуму колес, а к твари, которую дети заметили у домика.

– Шоссе близко, – объявляет Том.

Мэлори уже не спрашивает, как он умудрился понять это на слух. Ее младенцы спали с завязанными глазами под проволочной сеткой, обтянутой черной тканью. Ее трехлетки сидели за кухонным столом и, склонив головки к усилителю, тренировались различать звуки, доносившиеся с улицы.

Потом усилитель стал не нужен. Том с Олимпией уже много лет обходятся без него.

– Стойте, – вдруг говорит Том.

– Все нормально, – возражает Олимпия.

– Стойте! – повторяет Том.

Мэлори замирает. Чувствует на спине рюкзак. Достаточно легкий – можно спокойно пройти тридцать миль. Хорошо: путь и без того будет сложным. Встретятся разные люди, чьи-то убежища, заброшенные здания… Страшно даже подумать.

– Закройте лицо! – приказывает Мэлори и сама прижимает ладони к глазам.

Тьма уплотняется – черную ткань повязки покрывают кожаные перчатки.

– Не дайте им дотронуться ! – говорит она.

Она не знает наверняка, способна ли тварь коснуться человека, и если да, то каким образом. Однако образ Анетт, спешащей по коридору школы для слепых, не покидает Мэлори – как и воспоминание об их с Шеннон поездках на ярмарку.

– Здесь никого нет, – говорит Олимпия.

– Есть! – возражает Том. – Тварь или человек… Не знаю.

– Как не знаешь? – восклицает Мэлори.

Ей страшно. Почему не знает? Твари стали по-другому двигаться? Или они неподвижны?

Что-то проносится в кустах. Мэлори вскрикивает. Инстинктивно хватает за рукава детей, потом снова защищает лицо.

– Олень, – разочарованно выдыхает Том. Ему неприятно, что сестра оказалась права. – Вот если бы ты разрешила доделать шумомер, мы давно знали бы, что это олень.

Шумомер – очередное не воплощенное в жизнь изобретение – прибор, который определял бы, кто и что движется по территории лагеря. Том говорил, что устройство надежное, однако испытать не успел – Мэлори сломала.

– Только шумомера не хватало! – обрывает сына Мэлори, отнимая от лица руки. – Олень сумасшедший?

– Нет, – отвечает Олимпия.

За прошедшие десять лет Мэлори так и не сумела выявить закономерность: почему одни животные сходят с ума, а другие – нет.

Интересно, есть ли информация о животных в бумагах, которые она несет в рюкзаке?

Через пару минут – скорее, чем ожидала Мэлори, – они уже на шоссе. Если повернуть налево и пройти пару миль, будет заправка Рона Хэнди. А им – направо. Их долгий извилистый путь лежит на восток.

Мэлори поворачивает незрячие глаза в сторону заправки Рона. Рон сидит дома, в своей собственной темноте. Вспоминает ли он сестру так же часто, как Мэлори – Шеннон? А может быть, Рон как раз собирается с духом, чтобы тоже отправиться в путешествие? Только на юг?