Сергей Щепетов - Клан Мамонта

Допустим, новая религия приживется, допустим, центром ее станет поклонение мамонту как воплощению Творца Вседержителя. Собственно говоря, не очень и важно, что или кто станет центром. Просто это уже будет иной уровень мышления, на котором люди начинают замечать соседние культуры и, соответственно, доказывать им и себе, что они лучше, правильнее. Каким образом? Ну, например, строить дворцы и ваять статуи, а чужие дворцы разрушать, а статуи разбивать.

– Да ладно, – махнул рукой Семен, – об этом мы с кем-то из вас уже говорили. Исторический путь, на который вы толкаете человечество, делает огромную петлю – от инстинктивной первобытной веры в верховного Творца, через многобожие язычества обратно к монотеизму. Тысячи лет крови и разрушений, чтобы, наконец, была провозглашена великая истина: «Нет ни эллина, ни иудея!»

– Ну да, – улыбка Пум-Вамина стала откровенно снисходительной, – принцип всеобщего братства, но… только во Христе. Или в мамонте, да? А все, что кроме, – бесовщина. Разве не так? Если вспомнить историю вашего родного мира, то это крестовые походы, конкиста, инквизиция и тому подобные радости. В процессе войн возникают и крепнут государственные структуры, а вы хотите вызвать к жизни идеологические столкновения вообще без какого-либо оправдания пролитой крови!

– Что ж вы меня с панталыку-то сбиваете?! – не выдержал Семен. – Нужна изначально единая религия или вера! Такая, в которой любой человек ценен, а все сотворенное Богом должно быть сохранено!

– Конечно, нужна, – неожиданно легко согласился инопланетянин. – И она возникнет рано или поздно. Когда в биосфере сформируется мозаика культур, когда эти культуры дорастут до диалога друг с другом. Это процесс долгий, трудный и кровавый. В нем нет места решению экологических проблем. Все, что нужно для его ускорения, для сокращения потерь, мы делаем. А вы что же, хотите повторить опыт большевиков в… одном отдельно взятом мире?

– Обидеть хотите? – рассердился Семен. – На грубость нарываетесь?

– Зачем же? Просто объясняю, что вы в тупике, и указываю из него выход. Если не найдете другого – обращайтесь.

– А телефончик оставите?

– В этом нет необходимости. Для установления контакта достаточно вашего концентрированного волевого усилия.

– Сказать заклинание: «Стань передо мной, как лист перед травой»? Признаться, я давно подозревал, что вы держите меня «под колпаком» – датчик какой-нибудь под кожу вшили, да?

– Что вы, – усмехнулся Пум-Вамин, – мы работаем гораздо тоньше. Могу рассказать, только вы или не поймете, или не поверите.

– Конечно, – согласился Семен, – с чего бы это я вам верил?! Эх, мне бы сейчас…

Он не договорил по очень простой причине – слушатель исчез. Как и не было. Да и был ли? Семен прислонил пальму к стойке, поддерживающей крышу, устало опустился на пол и привалился спиной к бревнам – примерно так только что сидел его собеседник. «Самое обидное, что он прав, – признал Семен. – Мне предлагается решить простенькую задачку – изобрести новую религию. Причем такую, которая приживется на века, но не приведет ни к зоологическому, ни к культурному геноциду. Стоит глянуть на историю родного мира, чтобы убедиться, что так не бывает. И все-таки… И все-таки не могу отделаться от мысли, что изначальная, первичная вера людей в единого Бога дает шанс. Тот самый, который в моем мире был упущен. Какой?

Веке в XVI испанцы гордились количеством разрушенных ацтекских храмов, уничтоженных идолов и сожженных рукописей. А уже веке в XIX европейцы как величайшую ценность по крупицам собирали сведения о чужих культурах. То есть возникла мысль (или идея), что чужое, ИНОЕ представляет ценность. Могла ли эта идея возникнуть раньше – в ходе развития цивилизации? Нет, конечно. А… до того?

Да, пожалуй, придумал. Осталось сформулировать на местных языках».

Семен засмеялся, поднялся на ноги и, глядя сверху на людей, расположившихся внизу, начал тихо говорить вслух:

– Кто-то из вас любит меня, кто-то боится, кто-то уважает. Я этим воспользуюсь. Вы отдадите мне самое ценное, хотя цены этого вы не знаете. Я заберу у вас детей, еще далеких от посвящения – лет по восемь-десять, а у неандертальцев еще младше. Они все вместе будут жить здесь. Вы же будете охранять форт друг от друга и таскать нам еду. Можете считать их заложниками, а я сделаю их учениками. Они будут сидеть на лавках за столами и целыми днями зубрить полнейшую чушь. Ту, которая им никогда не понадобилась бы в жизни. Они будут учиться говорить, читать и писать по-русски. Это будет язык межнационального общения. Я изнасилую свою память и составлю школьные курсы по биологии, химии, физике, арифметике и географии. А еще мы будем изучать «священную историю» – ту, которой здесь никогда не было. Историю моего мира, ее успехи и ошибки. Я заставлю неандертальских и кроманьонских детей говорить друг с другом и ПОНИМАТЬ друг друга. Если хоть кто-то из них почувствует прелесть узнавания нового, ощутит радость понимания того, чего не понимал прежде, моя жизнь будет прожита не напрасно.