Лестница позади них исчезла, вместо неё осталась зияющая каменная пасть, которая, похоже, наполнялась по мере того, как в неё обрушивался верхний этаж.
Всё это он вобрал в себя за то время, которое требуется, чтобы сделать один вдох. Он знал, что времени мало. Если существо ещё жило, то оно сможет выстрелить снова в течение пары минут. Он попытался оттолкнуться от пола, но его левая рука отказывалась повиноваться. Зачарованный щит снова оформился под ней, но она лежала вялой и бесполезной. Он заподозрил, что рука была сломана внутри брони, или того хуже, но после первоначального шока боли он больше ничего не чувствовал… рука и его плечо совершенно онемели.
Его правая сторона была в чуть лучшем состоянии. Он чувствовал руку, но когда попытался перекатиться на бок и оттолкнуться, он не смог найти в себе силы, и просто стал вяло трепыхаться на полу. Тут что-то всё же сталоболеть, странной пульсировавшей болью, пробивавшейся даже через тонкую размытость шока. «Надо встать!». Грэм закрыл глаза, и на миг прислушался к своему телу, позволяя равномерному биению сердца успокоить себя. Сосредоточившись, он сфокусировался на другом биении, биении красного самоцвета в навершии рукояти Шипа, сердце его мёртвого отца. «Помоги мне».
Тут он ощутил это, теплоту, которая потекла по его правой руке, соединяя пульсацию самоцвета с равномерным биением его собственного сердца. Оно стало сильнее, громче, и Грэм посвятил себя его ритму. Когда он снова попытался перекатиться на бок, у него получилось. Оттолкнувшись от пола, он выглянул поверх разбросанных останков их баррикады. Чудище никуда не делось, оно лежало на боку… выжидая.
Основное своё оружие оно направляло на него, и вставая, Грэм слышал вой, когда оно начало раскручиваться.
Щит он поднять не мог. Та рука просто отказывалась двигаться. Зарычав, он прыгнул вверх, через разбросанные обломки. Во все стороны полетела каменная крошка, когда существо начало стрелять в то место, где он только что был. Тварь поправила свой прицел ещё пока он летел по воздуху, и когда он приземлился, по его ногам, а потом и туловищу принялись бить удары молота.
Некоторые попадали по щиту, но большинство било прямо в броню. С близкого расстояния куски металла, которыми оно стреляло, били с разрушительной силой. Броня Грэма поглотила первые несколько попаданий, но стрельба велась с такой частотой, что некоторые из чешуек, составлявших броню, отлетели, оставив его тело раскрытым. Куски зачарованного металла должны были вернуться, восстанавливая его броню, но у их скорости был предел.
Грэм вертелся, изгибаясь на месте, чтобы удары не били слишком долго в одно и то же место, одновременно шагая вперёд, пытаясь сократить последние несколько футов, отделявших его от противника. Он споткнулся, и наполовину упал, покрывая последние пять футов, подобравшись к чудищу с левой стороны, и оно больше не могло направлять на него оружие.
Туловище твари повернулось, и другое, более смертоносное оружие направилось ему в грудь.
Кто-то закричал, когда его меч взметнулся вверх и поперёк, толкаемый такой силой, какой он за собой и не подозревал. Помня о прошлом, он целился в сочленение, где металлическая рука соединялась с телом. Шип наполовину врубился в него, прежде чем застрять в плотном металле.
Грэм уставился в пустую чёрную дыру, которая должна была привести в исполнение его смертный приговор. Время растянулось будто бы на целую вечность, но ничего не происходило. Маленький огонёк на боку прямоугольного устройства медленно перестал гореть. Его удар каким-то образом вывел оружие из строя.
Он не мог выдернуть Шип, поэтому произнёс команду, чтобы снова перекинуть меч, изменив его форму с меча и щита на оригинальную, двуручную. Когда меч снова принял форму у него в руке, то уже не был застрявшим. Рубить им следовало двумя руками, конечно же, но его рука была достаточно сильной, чтобы использовать его эффективно, пусть это и не было оптимальным вариантом.
Чудище пыталось повернуться, чтобы направить на него другое оружие, но лёжа на боку это было трудно сделать, и он был достаточно близко, чтобы уйти с линии огня. Грэм принялся с остервенением рубить тварь, заставляя осколки плотного металла лететь во все стороны. Ушла почти минута, но в конце концов он отрубил другую руку, а затем принялся за центральную часть твари, не удовлетворившись, пока не убедился в том, что она больше не функционировала ни в каком смысле этого слова.
Читать дальше