Генри Каттнер: Власть и слава [сборник]

– Слушай, ты, ползучий морской огурец! – надрывался Брюзга. – Клянусь Баалом и Вельзевулом, я не потерплю неповиновения в моем отде…

– Почему бы вам не отправить меня в Ад? – спокойно поинтересовался Макклин.

– Ик !.. Ик !.. Так оно и будет! Ты получишь месяц!.. Нет, два месяца! Ты…

– И это все, на что вы способны? Да? Вот и прекрасно!

Макклин счастливо улыбнулся, сжал кулак и ударил прямо в неприятную физию Старого Брюзги. Он почувствовал восхитительную боль в костяшках пальцев, а его барабанные перепонки чуть было не порвал отчаянный вопль Старого Брюзги. Макклин отступил на шаг и замер, готовый к ответной атаке.

Но ничего такого не последовало. Старый Брюзга попятился к столу, зажимая расквашенный нос, и принялся неистово нажимать кнопки, вызывая всех подряд. При этом он завывал в микрофон:

– Немедленно охрану ко мне! Быстро! В моем кабинете маньяк! Маньяк-убийца! Быстрее!..

За спиной Макклина возникло движение, он почувствовал, как его схватили чьи-то сильные руки. Старый Брюзга опустился в кресло. Он задыхался. Из его глазок капал купорос.

– Пять лет в Аду! – прохрипел он. – Пять долгих лет. Уберите его! Вон его из моего кабинета! – его голос поднялся до визга. – Уберите его, пока он тут все не переломает!

Макклина потащили к двери. Но он еще успел беспечно махнуть рукой Старому Брюзге.

– Слава тебе, приятель! Да Ад для меня будет просто курортом после твоей скотобойни! Поищите, – посоветовал он державшим его, – и вы найдете это слово в словаре, если, конечно, умеете читать.

Дверь кабинета захлопнулась.

– Пять лет в Аду – это долгий срок, приятель, – сказал кто-то. – Мне уже тебя жаль.

Макклин зевнул.

Даже пятнадцать часов в Аду были неприятны. На башне Диса становилось все жарче. Пол жег ступни Макклина даже через подошвы туфель. От резкого, раскаленного воздуха все время хотелось пить. Макклин расхаживал взад-вперед, хмурясь и думая над тем, неужели его план пойдет не так, как был задуман.

Время тянулось так же медленно, как полз вверх столбик термометра. По небу мчались потоки пламени. Снизу доносился слабый шум. Пять лет в Аду!.. Макклин уже начал волноваться.

Если его план не сработает…

Нет, он не может не сработать. Психология не ошибается. Логика всегда логика. X плюс X равен 2Х. С другой стороны, X времени X равняется Х2. Возможно, он складывал там, где нужно было умножать…

Но приманка, которую он использовал, безошибочно должна была сработать. Данн увидит во сне, что его душа – находящаяся в закладе у Сатаны – сбежала из Кратера Аммиак и прячется на этой башне. Он не может учуять подвох. Разумеется, он захочет вернуть себе душу и обмануть Сатану.

С другой стороны, Данн мог и посчитать, что его сон – всего лишь создание воспаленного разума, мираж. Галлюцинация. Мог посчитать и так. Но все же, даже если у Данна и появилась бы такая мысль, он все равно бы понял, что существует шанс на то, что этот сон основан на фактах. Ему ничего не стоило бы проверить. Данн не мог почуять никакой опасности. Да и с чего бы? Он увидит приманку, поколеблется… а затем бросится проверять.

Возможно…

Шагах в двадцати вдруг возник столб черного дыма. Макклин увидел его краешком глаза. У него перехватило дыхание, он повернулся и бросился к чернильному облаку, внутри которого виднелось смутное очертание человека. Дым немного поредел и…

Данн!

Маг стоял неподвижно, держа в правой руке обугленный пергамент. А левая сжимала новенький, еще не тронутый свиток. Глазки-бусинки колдуна горели от жадности. Но прежде, чем они успели проморгаться, Макклин начал действовать. Он накинулся на пораженного мага, точно стервятник, и выхватил пергамент у него из руки.

– Эй! Что это еще… – начал было Данн.

Но зажигалка Макклина была уже наготове.

– Я люблю, когда наказание соответствует преступлению, приятель, – рявкнул он и коснулся пламенем свитка пергамента.

Данн завопил, рванулся вперед, но было уже поздно. Пергамент буквально взорвался сальным черным дымом.

Крик мага растаял где-то в неизмеримой дали. Макклин открыл глаза, которые жгло от дыма. Он был в комнате Данна, точно на том же месте, где всего лишь несколько дней назад сжег первый пергаментный свиток.

Но комната выглядела несколько иначе. Она была пуста. В окно врывались косые лучи утреннего солнца. Издалека доносился шум машин на Голливудском бульваре.