Никита Калинин - Под сенью исполинов. Том 2 [СИ]

Не будь режущей белизны, девушка разглядела бы, как из сотообразного отсека выползло гибкое существо, очень напоминающее мерзкого паука…

Иван вконец сделался тенью: не смотрел в глаза, держался вне поля зрения, но продолжал неотступно следовать за Романом. Даже сейчас, когда по идее бы мог… да ничего он не мог. Выбора ему не оставалось, кроме как просто идти дальше, ранее намеченной целью. По инерции. Парень не поверил ни единому слову Иконникова. Втупую, без аргументов, хоть это ничего и не меняло. Хорошо хоть в драку больше не кидался.

Они не особо долго отвлекали на себя снайпера — Иконников сработал быстро. Условный сигнал — свист на мотив Высоцкого — послышался спустя каких-то несколько секунд после последнего выстрела, едва не угодившего в Романа. Можно идти.

Безопасники взобрались на выступ. У ног поджарого беловолосого паренька кто-то хрипел. Роман очень надеялся, что не знает снайпера. Не потому, что при взгляде в знакомое лицо не поднялась бы рука, нет. Просто предательства уже хватало. Зловонный предел…

— Остановитесь… — вдруг выдал единобожец, и абориген сильней надавил ему ногой на горло. Вдобавок он держал распластанного снайпера под прицелом.

— Вы карциома… — навис над обезоруженным Роман. Лицо его перекосило, он трижды с силой постучал пальцем ему по лбу. — Вы!.. Хренова!.. Болезнь!..

Роман ждал в ответ злость, пену у рта и блеск ошалелых глаз. Маты и хохот. Надеялся, что единобожец явит им истинное лицо, вывернет-таки под конец чёрную душонку. Но вместо этого на них смотрели глаза, полные раскаяния. Опять. Змея шипела и извивалась: не то! не то! Снайпер походил на преступника, который попирал закон вынужденно, чтобы только выжить, и который радовался тому, что его наконец изобличили.

— Простите… нас… — еле как произнёс единобожец. Роман совсем оторопел. Палец, почти опустивший флажок предохранителя, замер.

Выстрел застал врасплох, заставил вздрогнуть. Иконников пустил пленнику пулю прямо в лицо и отпнул окровавленную голову с омерзением, как назойливую шавку, что цеплялась за штанину. Затем сел рядом, быстро обыскал тело. Примерился к винтовке, но брать не стал. А когда поднялся, первым делом указал на детонатор, что лежал по левую руку от позиции снайпера.

— Это могло быть… для вас…

Больше он не сказал ничего. Развернулся и пошёл к заминированному зеву пещерки, из которой лился слабый голубой свет. Путь к Храму был свободен.

Шли долго. Теплело постоянно, пот тёк по вискам и спине, китель давно уже противно лип к коже. Перед глазами Романа стояло это лицо: почему-то спокойное, непонятно повинное. А под сводами черепной коробки эхом скакали обрывки сказанного Иконниковым.

Женщина только одна. Она и есть Слово.

Откроет ведь?..

Не так себе Иван это представлял.

Там, под придавленным модулем, Ординатор будто бы застывал, как роботизированный швейцар на шасси, когда вдруг отключают электричество: остановленная на взлёте улыбка, пустой взгляд насквозь и почти протянутая рука.

Сейчас же было почти как дома, на Земле: Ординатор отсутствовал начисто. Почти — это потому, что некоторое ощущение чего-то постороннего всё же оставалось. Это не пугало и даже не беспокоило. Странно, но только исчезновение бестелесного выявило это присутствие.

Его можно было сравнить разве что со… шрамом. Да! Рубец, оставшийся от фобии Ивана перед «Осами», которую врачевала Рената Дамировна. Он-то и навевал фантомное ощущение чужого присутствия. Неудивительно, ведь при купировании вросшего в детскую психику страха психосервер прилагала большие усилия. И потому шрам тот был как бы частичкой её самой…

Иван поспешил прогнать мысли о Ренате Дамировне. Его не особо утешал тот факт, что она сама решила остаться. Он чувстовал себя низко, но разорваться на части пока ещё не удавалось ни одному человеку.

Спуск шёл круто. Развилки дробили тоннель часто, неожиданно, и не всегда по горизонту — порой ответвления устремлялись вверх или коварной пропастью зияли под ногами. Без проводника тут действительно нечего было делать.

Иван то и дело отмечал, что единобожцы всё ещё что-то тащили. Даже тут, где просто-то человеку сложно развернуться, они волокли нечто громоздкое. Видимо, минировать надеялись не только подходы. Что они задумали?.. Зачем им столько взрывчатки?..

Абориген не затыкался. Бормотал про белотелых, про миссию и мессию, про больное божественное Дитя, про какие-то древние машины, зарытые глубоко в плоть Ясной вполне возможно, что даже и не ифритами. Потом взялся за размышления о присяге и верности, которые как-то незаметно мутировали в размышления о предательстве. И похоже, делал это нарочно.