Никита Калинин - Под сенью исполинов. Том 2 [СИ]

— Почему так тихо?.. — недоумевал командир, ловко, не глядя вытряхивая из автоматического любимчика излишки воды.

Вопрос был риторическим. Абориген поманил за собой и двинулся по каменному мостку, что пересекал озеро чуть выгнутой дугой. Выход из грота виднелся по обеим его сторонам, но провожатый без раздумий выбрал тот, что мерцал ярче. Вытянутая кверху арка выглядела входом в стилизованный ночной клуб с такой хорошей звукоизоляцией, что снаружи мелькали только отблески лазерного шоу.

Мир больше не вибрировал, словно где-то в глубине планеты вырубили давно нуждающуюся в ремонте морозильную камеру. И спустя час быстрого шага, иногда почти бега, перед ними открылся вид, от которого перехватило дух.

Это была будто бы планета внутри планеты. Озарённая слабеющим светом, непредставимых размеров сфера ещё двигалась, но уже частично и скорее по инерции. Бесчисленные её срезы смещались хаотично, в разных направлениях, пересекаясь во множестве точек. Чудовищная игрушка-головоломка, перед которой любое порождение человеческого эго, все его вавилонские башни вместе взятые, меркли и стыдливо отступали в тень.

— Механический… город… — в голосе аборигена реял оголённый священный трепет. — Внутри… в самом сердце… Оно!.. Дитя!..

Белая игла вошла в сферу отвесно, раз и навсегда застопорив верхние уровни. Пещера полнилась такой тишиной, что постоянно хотелось вдохнуть, инстинктивно проверить — не вакуум ли?.. Люди никак не могли привыкнуть, что ни шаги их, ни дыхание не находили больше отражения во внешнем мире. Звучали только голоса. И в этом было что-то… сакральное.

А ещё — знакомое всем. Редко возникает ощущение чего-то общего для всякого человека, вне зависимости от мировоззрения, цвета кожи или пола. Ведь для всех вода — живительна. Солнечные лучи по лицу — теплые. Боль для всех одна. Есть вещи, которые нет необходимости описывать, их прочувствовал любой.

Однажды эту тишину слышал каждый.

Роман не опережал Иконникова только потому, что не знал безопасного пути. Они почти бежали — каждый в погоне за своим призраком. Иван не тешил надежд, что он другой. Он тоже нёсся вниз, в Тартар, за призраком похищенной с поверхности Персефоны.

Сверху к исполинской сфере примыкало несколько «рукавов», по которым, вероятно, можно было легко попасть внутрь. Но люди оказались значительно ниже, да ещё и постоянно спускались, хоть впереди и не виделось ничего, что могло бы послужить входом.

Но вскоре показались корни. Это не могло быть ни что иное! Выбиваясь на такой глубине прямиком из твёрдого камня, они устремлялись к низу сферы, теперь занимавшей собою «небо» целиком, и поначалу просто скручивались по пять-семь штук. Но чем ближе были они к подбрюшью механического города, тем больше срастались и разбухали. Отсюда сфера сделалась похожей на глаз, а корни — на оголённые нервы.

Иван окончательно убедился, что абориген ведёт их точь-в-точь по следу единобожцев, когда они наконец спустились под город.

— Пятеро, — опередил он Иконникова.

Несчастный лежал неестественно вывернуто, как будто бы им поиграл детёныш гиганта. Безопасники уже видели такое. И вовремя взялись за излучатели.

Он выскочил откуда-то из-под глыбы, что нависала над узкой расщелиной невдалеке. Мужчина будто убегал от кого-то, постоянно оборачивался — выглядел испуганным вполне натурально.

— Стойте! Стойте! — голос тонкий, почти фальцет.

Роман и Иван отвели опорные ноги назад синхронно. Но оба, услышав эти слова, не выстрелили. Раньше мимики при них не говорили…

— Не подпускайте… его… — присел и оскалился, точно дикарь в грозу, Иконников.

— Ещё шаг — и стреляю!

Роман выкрикнул это скорее для очистки совести. Иван сглотнул, когда шедший на них вдруг и вправду замер, выставив перед собой руки. Неужто правда человек?! Выживший из группы Корстнева-старшего?

— Это заготовка!.. — шипел Иконников. — Это повторитель!..

Мужчина не шелохнулся. Смотрел почему-то только на Романа, не сводил с него глаз, будто ждал чего-то. И вдруг просиял, как если бы только что встретил старого друга, но тот пока не узнал его.

Его лицо неуловимо перестраивалось. Неуловимо в прямом смысле — ничего не менялось в нём, но почему-то возникало ощущение похожести на всех сразу: на Бурова, на Трипольского, на Ганича, на Роберта, на Саныча. На всех, кто на этой планете… погиб?

Иван не разглядел только Вику и Ренату.

— Моё тебе мнение, Ромка: дурак ты! — произнёс вдруг мужчина с таким укором, что даже Ивана прошиб озноб.