Андрей Марковский: Принцип неопределённости. роман

Однажды нечто отдалённо похожее с ним уже происходило, когда после потери жены Кира много дней подряд видел её во сне. Но тогда это хотя бы объяснялось сильной болью утраты и тем, насколько они с женой были близки; а ещё тем, как он привык, что Таня всегда с ним рядом. Напротив: Витька пропал уже много лет назад, и даже в самый острый момент, когда наконец пришло ощущение этой безвозвратной потери – именно окончательной и безвозвратной, – Кириллу он не снился; эти сны начались сравнительно недавно, меньше года назад, повторяясь теперь всё чаще. Хорошо хоть, что при всей своей повторяемости они не давали повода для большой тревоги – гораздо сильнее его беспокоило собственное нездоровье.

Он разлепил веки и часто-часто заморгал, стараясь побыстрей разогнать остатки сновидения, потом несколько раз крепко, с напряжением, зажмурился, растёр лицо ладонями и повернул голову к окну. Так и есть, ему не показалось и не послышалось: за сплошной пеленой забрызганного дождевыми каплями стекла едва виднелась недавно выстроенная из желтого кирпича коробка дома напротив, рекламируемого застройщиком как элитного. Кирпичная кладка сейчас вся была в тёмных водяных намоклостях и соляных потёках, зияла пустыми оконными глазницами, отчего дом не походил не только на что-нибудь элитное, но даже на простое человеческое жильё, – скорее на полуразрушенную варварами защитную башню какого-то древнего города.

Да, с погодой сегодня определённо не повезло. В Питере реже, чем в других местах, можно надеяться на природу, здесь она непредсказуемо ставит свои невидимые ограничители, отгораживаясь ими от желаний людей. Пётр Великий выбрал тактически выгодное, географически удобное для своих амбициозных планов место; много народа полегло здесь за триста лет в старании поднять, выстроить и сохранить красивейший город. А природа продолжает равнодушно смотреть на изменившийся ландшафт и не меняет своей давней привычки обильно поливать водой всё вокруг. Растущие на песчаной почве хвойники очень любят этот водяной туман и растут густо, во много ярусов. Не всем одинаково достаётся света, зато всем хватает влаги. Старшие сосны, едва дотянувшись до солнца, при сильном ветре рушатся вниз: их подточенные водой корни не могут удержать тяжёлого ствола в бедной почве. Их место занимают подростки, которые спустя тридцать лет повторят судьбу предыдущего поколения. А из мха и плотной кружевной травы уже гурьбой растут младшие: маленькие елочки и меленькие, хилые пока сосёнки и лиственницы. Болот в лесах и янтаря на побережье здесь всегда будет в достатке.

Сегодня после пробуждения голова у Кирилла снова оказалась тяжёлой и неподъёмной: это с ним случалось теперь всё чаще, и самое обидное, что тяжесть охватывала именно с самого утра. Вопреки обыкновенной для подавляющего большинства соплеменников причине, дело вовсе не заключалось во вчерашнем лишнем алкоголе – как бы он обрадовался такому простому объяснению! – и вчера, и уже много недель подряд он полностью исключал алкоголь из своего меню.

Странный сон тоже вряд ли виноват: он снился не настолько регулярно, насколько регулярно охватывали его приступы плохого самочувствия. Гораздо проще и правильнее объяснить всё рабочей усталостью; казалось, что именно она в последние месяцы не просто накладывалась на приступы непонятной болезни, что отзывалась утром в субботу неизмеримой тяжестью и нежеланием вставать с постели, – а была их первопричиной. Плохо, что в последние месяцы уже не только в субботу с воскресеньем. Теперь разве что начало недели оказывалось относительно лёгким, притом лёгким весьма относительно в сравнении с её окончанием, но никак не с тем, как бывало раньше, в не такие уж давние времена: полгода-год назад.

Никогда прежде Кирилл Дергачёв не смог бы вообразить, что в середине пятого десятка физически начнёт ощущать себя почти пенсионером: его отец в этом возрасте марафон бегал! Он потянулся в постели, тело тоже казалось налитым свинцом, тяжёлым, таким, как в детстве по воскресеньям, когда брат Лёшка по команде матери снимал постельное бельё для стирки, а Кирюшкину кровать использовал в качестве временного склада. Лёшка наваливал на него, почти всегда ещё спящего, собранные со всех кроватей одеяла и подушки, целую кучу. Потом застилал постели остро пахнущими свежестью простынями и начинал постепенно забирать и одевать в наволочки одну за другой подушки, по одному брать одеяла, становилось всё легче и легче. К этому моменту Кира конечно просыпался, и когда напоследок брат неизменно сдёргивал и его одеяло, тело приобретало обычную лёгкость, становилось почти невесомым, могло пружинкой соскочить с места и надавать братцу подушкой – но Лёшка, младший на всю свою жизнь, запросто бился с ним на равных. Сейчас всё не так. Наоборот: будто наваленная куча ежедневно увеличивалась, так она давила и прижимала к кровати. Чтобы встать, требовалось преодолеть сопротивление этих невидимых много-килограммовых гирь.

Читать дальше