Жюль Верн - Михаил Строгов (сборник)

– Слушай, ты, – сказал он ей, – твой сын здесь, и ты сию же минуту укажешь мне его!

– Нет!

– Все мужчины, взятые в плен в Омске и Колывани, пройдут мимо тебя, и, если ты не укажешь мне Михаила Строгова, ты получишь столько ударов кнута, сколько человек пройдет мимо тебя!

Огарев понимал, что никакие угрозы, мучения, ничто не заставит говорить эту упрямую старуху, но в данном случае он рассчитывал не на нее, а на самого Михаила. Он не верил, чтобы мать и сын при встрече не обнаружили хотя бы малейшего признака волнения. Разумеется, если бы дело шло только о письме государя, то он просто-напросто приказал бы обыскать всех пленников. Но Михаил Строгов мог уничтожить это письмо, узнав предварительное его содержание. А если никем не узнанный он проберется в Иркутск, ведь тогда все планы Ивана Огарева рушатся. Итак, не одно только письмо было нужно этому негодяю, но и сам он, владетель этого письма.

Надя все слышала. Теперь и ей стало известно, кто был Михаил Строгов и почему он так заботливо скрывал свое имя.

По знаку Огарева мимо Марфы Строговой потянулась длинная вереница пленных мужчин. Она стояла неподвижно и молча, как статуя, взгляд ее выражал полное равнодушие. Ее сын был в последних рядах. Когда пришла его очередь проходить мимо матери, Надя, чтобы не видеть его, закрыла глаза. Михаил Строгов с виду казался совершенно спокойным, но кулаки его так крепко сжались, что ногти до крови вонзились в ладони его рук. Мать и сын победили Огарева! Стоявшая около него Сангарра шепнула:

– Кнут!

– Да! – вскричал Огарев вне себя от бешенства. – Кнут этой старой мерзавке! Пусть она подохнет под этим кнутом!

Солдат-татарин принес кнут. Это ужасное орудие пытки состояло из нескольких кожаных ремней, обмотанных по концам железною проволокой. Двадцать ударов такого кнута, как говорят, равносильны смерти.

Марфа знала это прекрасно, но она знала также, что никакая пытка не заставит ее предать своего сына, и она решила пожертвовать своей жизнью. Двое солдат схватили ее и бросили на землю. Она упала на колени. Разорванное платье обнажило ее спину. Перед ней, всего в нескольких дюймах, воткнули в землю саблю. В случае, если она согнется под ударом кнута, ее грудь будет проколота острием этой сабли. Татарин уже стоял над ней.

– Начинай! – сказал Иван Огарев.

Кнут засвистел в воздухе… но, прежде чем он упал на несчастную жертву, какая-то мощная рука вырвала его из рук палача. То был Михаил Строгов. Он не выдержал этой отвратительной сцены! Если там, на станции в Ишиме, когда Огарев хлестнул его своей плеткой, он сдержался, то тут, при виде мучений матери, он не в силах был более владеть собой. Огарев торжествовал: он достиг своей цели.

– Михаил Строгов! – воскликнул он. – А, да это тот самый, что был тогда в Ишиме, – прибавил он, подходя к Михаилу.

– Он самый! – отвечал Михаил и, взмахнув кнутом, изо всей силы хлестнул им по лицу Ивана Огарева.

– Удар за удар! – воскликнул он.

– Долг платежом красен! – раздался чей-то голос в толпе.

Человек двадцать солдат бросились на Михаила Строгова, готовые убить его… Но Огарев удержал их.

– Этого человека будет судить сам эмир! Обыщите его!

Письмо под царской печатью было найдено на груди Михаила. Он не успел его уничтожить, и письмо было отдано Огареву. Человек, одобривший вслух поступок Михаила, был не кто иной, как Альсид Жоливе. Остановившись в лагере при Забедьере, он с англичанином были свидетелями всей этой сцены.

– Черт возьми, – сказал он Гарри Блаунту, – эти северяне жестокий народ! Согласитесь, что мы должны выразить нашу симпатию молодому человеку! Корпанов или Строгов стоят один другого! Я нахожу, что он прекрасно отплатил за свое оскорбление в Ишиме!

– Да, действительно, месть хороша, – отвечал Гарри Блаунт, – но ведь Строгов осужден теперь на смерть. Пожалуй, для него было бы выгоднее совсем не вспоминать об этом происшествии!

– И оставить мать умирать под кнутом?

– А вы думаете, он облегчил этим участь ее и его сестры?

– Ничего я не думаю, ничего не знаю, – отвечал Жоливе. – На его месте я поступил бы нисколько не лучше! Какой страшный шрам на лице! Э, да, черт возьми, надо же когда-нибудь и погорячиться! Господь Бог влил бы в нас воду, а не кровь, если бы желал, чтобы мы оставались всегда и везде невозмутимыми!

– А случай хорош для нашей хроники! – сказал Блаунт. – Если бы только Иван Огарев поделился с нами содержанием этого письма?!

Обтерев кровь с лица, Огарев взял письмо и сломал печать. Он долго читал его и перечитывал несколько раз, как будто желал заучить на память его содержание. Затем, отдав приказание связать Михаила, он снова принял командование над войсками, собравшимися под Забедьеро, и при оглушительных звуках труб и барабанного боя направился в Томск, где его ожидал эмир.