Виталий Калинин: Не время для учеников

— Рекламная компания идет полным ходом.

— Я ею не доволен! — Он покосился на висевший на стене плакат с репродукцией «Умирающего вестника» Роберта Дени и надписью: «Гонцы не надежны. Пользуйтесь услугами проводной связи „Дженерал магнетик!“». Такой же плакат, только в 50 раз больший, можно было увидеть противоположном здании, бросив взгляд в окно.

— Нельзя так эксплуатировать классику. Это ухудшает наш имидж. Дилетантизм! В конце концов, неужели нельзя нанять профессионалов! Займитесь этим лично! У вас все?

— Тут по поводу вашего интервью. Где вы обвинили шведов в нарушении авторского права. А потом оказалось, что у них есть наш патент. Теперь требуют официальных извинений.

— Вот уж чего я не намерен, так извиняться. Пусть здесь мы ошиблись, но наверняка где-нибудь еще используют наши разработки нелегально.

— Да, вот еще. Из университета просили передать. Прислали из Берлина. Нужен отзыв.

— Хм… Из Берлина? — Никсон наморщил лоб и взял в руки оттиск статьи. — А, от Гольдштейна. Слышал о таком. Ну что ж, напишите: «Работа Вашего сотрудника любопытна…» Нет, так: «Работа вашего ученика весьма интересна, так как предлагает оригинальный подход к актуальной проблеме.»

Он открыл брошюру наугад и прочитал первую попавшуюся строчку: «Из соотношения 2.12 легко следует компактность носителя функции…» «Компактность, — подумал он, — равномерная ограниченность и, как ее, равностепенная непрерывность…, что-то в этом роде. Или это из другой оперы?» Грес бросил брошюру на стол. Он вдруг поймал себя на мысли, что начисто забыл высшую математику. Гаррисон потянулся за оттиском.

— Оставьте статью, я должен ее просмотреть! — сказал Никсон резким тоном, и поперечная складка между бровей стала еще глубже. — Хотя… забирайте. Напишите там отзыв, ну, как обычно. Есть еще что-нибудь?

— Да вот еще, — Гаррисон замялся. Уинфри, ну знаете вы этого выскочку, опять разъезжает с лекциями о беспроволочном телеграфе.

— Ну, это несерьезно. Кто поверит этому типу. Он уже выставлен на посмешище. Ведь я и моя школа неопровержимо доказали беспочвенность и бесплодность попыток передачи модулированных волн без проводов. Не так ли?

— Именно так. Ваш авторитет, кто посмеет? — поспешил закивать головой Гаррисон.

— Хотя с другой стороны… Ведь его слушает молодежь, не очень то считающаяся с традициями. Как бы не пришлось нам, этак лет через тридцать, менять свою деятельность. А, Гаррисон? Как вы относитесь к беспроволочному телеграфу, скажите честно? Может, нам следовало доказывать антинаучность именно проводной связи? — Гаррисон стоял весь красный и молчал.

— Ладно, дружище, я пошутил. У меня сегодня был трудный день. Я плохо переношу эту жару.

Изящный паровоз, тянувший за собой небольшой состав, обдал перрон клубами белого пара и медленно остановился. Из вагонов стали не спеша выбираться пассажиры. Последним вышел человек средних лет с довольно заметным брюшком, в светлом модном плаще. Сдав саквояж в камеру хранения добродушному старичку в полинявшей форменной фуражке, пассажир несколько минут постоял в задумчивости, а затем отправился бродить по городу университетской молодости.

Он не был здесь лет 20, но все в этом городке оставалось по-прежнему: высокие дома с черепичными крышами и остроконечными шпилями, аккуратно вымощенные узкие улицы. Его не покидало странное ощущение, что он наконец-то вернулся к себе домой после недолгого отсутствия.

Стояли тихие дни золотой осени. Было совсем тепло. Приезжий расстегнул плащ и снял фетровую шляпу. Легкий ветерок взъерошил его поредевшие волосы. Прохожих на улицах было мало.

Он вышел к ратуше. Разноцветные пятипалые листья медленно кружились в теплом воздухе. Старые клены старались засыпать своими листьями всю площадь. Им удавалось это каждый год. Опавшие листья тихо шуршали под ногами редких прохожих. Солнце клонилось к западу, и шпиль на крыше сверкал золотистыми искрами. Приезжий поймал несколько кружащихся в воздухе кленовых листьев. Он ожидал найти город своей юности изменившимся, чужим. А город оставался прежним, как будто и не было этих 20 лет… Сейчас, в первое десятилетие нового века, когда время летит так стремительно, когда все меняется на глазах… Весь мир бурлит и кипит. А здесь… Даже железная дорога, проведенная лет 5 назад, не изменила университетский городок. Единственное, что бросается в глаза — старый город стал как будто меньше. Тогда он казался необъятным. А сейчас… Вот он уже дошел до музея естественной истории. Здесь стало все так близко. Впрочем, изменился ведь не город, изменился он сам.