Василий Лягоскин: Свет далекой звезды. Книга вторая

А большинство из них, даже истлев, продолжали корчиться в судорогах от непомерной тяжести – от многометрового слоя земли, от копыт бесчисленных коней, которые топтали и топтали их груди. А еще – от мрачной тяжести золота, которым была набита эта гигантская могила.

– Пожалуй, – прикинул Свет, – таких богатых захоронений больше на земле нет.

Перед ним уже вставала мрачная тень того, ради которого и была устроена семь с половиной веков назад это гекатомба. Чингизхан, Потрясатель Вселенной. Охотник поспешно поменял положения ног, чтобы повелитель, которому он никогда не поклонялся и не поклонится, не принял действительно эксперимент с примеркой коленок умчавшейся в степь девушки за поклон. Теперь он сидел, поджав ноги, как истинный степняк.

Темучин медленно опустил на него властный взгляд. Тень прошлого сверкнула глазами – ей пришлось стоять перед человеком, сидящим, как ни в чем не бывало. Свет усмехнулся, ничуть не пытаясь в чем-то уязвить бывшего властелина половины мира. Просто он знал существо, которое действительно могло потрясти вселенную; ну или хотя бы ее часть. Но при этом Звездный Странник вел себя так, чтобы не навредить даже случайно самому беззащитному существу. А на руках у человека, явившегося к нему из прошлого, и его воинов были кровь и страдания десятков, если не сотен тысяч человек.

Что-то Чингизхан понял в сверкнувшем ему навстречу блеске голубых глаз, потому что заговорил сразу с просящей ноткой в голосе:

– Ни я, ни мои потомки не дошли до последнего моря…

Свет кивнул – он знал, кто остановил татаро-монгольские полчища. Темучин продолжил.

– Тяжело лежать в земле, чувствуя, как тебя осыпают проклятиями поколение за поколением покоренные народы… А потом видеть, как твои правнуки и их потомки откатываются назад, в эти бесплодные степи.

Охотник опять пожал плечами: «Родину не выбирают. А если хочешь найти себе новую, прими ее такой, какая она есть. И принеси в нее благо и любовь. А что принес ты?».

Видно было, что Чингизхан хочет взять долгую паузу, чтобы дать ответ, достойный Повелителя. Но время, как оказалось, может поджимать и мертвых.

– Здесь сейчас была девушка, – чуть склонил гордую голову старый монгол, – это последняя из моих прямых потомков.

– Да их у тебя чуть ли не четверть миллиарда, – удивился Свет, почерпнувший этот факт в собственной голове.

– Это так, – еще ниже склонил голову старик, теперь ничем не напоминавший владыку мира, – но от меня и первой жены она осталась последней. А теперь за ней гонятся волки… Много волков. Я вижу все, что делается в степи, но изменить ничего не могу.

– Что же ты сразу не сказал, старый дурак? – вскочил на ноги Свет, – сколько времени зря потеряли.

Дуновение ветра, поднятого резким движением, развеяло тень Потрясателя Вселенной, и охотник так и не успел заметить, обиделся ли тот на «старого дурака». Подарок эвенка Шанягиря действительно пригодился. Охотник вбил ноги в крепления подбитых мехом лыж и помчался навстречу бурану. Он уже не видел, как вполне материальная подстилка истаяла; одновременно в богатейшей со времен начала цивилизации могиле под головой мощей монгольского владыки оказалась простенькая кошма. Прижатая чудовищным грузом земли голова в золотом шлеме чуть шевельнулась; в окаменевшем мозгу промелькнуло далекое воспоминание – именно на такой кошме маленькому Темучину снились самые сладкие сны.

Охотник успел послать вдохнувшей горестно земле обещание:

– Когда-нибудь я обязательно вернусь, и освобожу тебя от тяжкого груза золота…

Свет окунулся в буран целиком, с головой и торчащим над плечом тубусом. Меч был уже в его руках. Он понял, что оружие скоро понадобится, когда наткнулся на полуобгрызенную тушу лошади. А вперед вела цепочка волчьих следов, под которыми даже ему было нелегко разглядеть след маленьких сапожек. Где-то совсем рядом раздался заунывный вой, перешедший в нетерпеливое хрипение, и Свет прибавил в скорости. Он практически летел, низко склонившись над землей и перебирая ногами так часто, как никогда в жизни. А впереди вдруг послышалось пение – торжественное пение монгольских батыров, прощающихся с жизнью в битве. Но пела этот гимн юная девушка, бесстрашно стоявшая на пригорке перед стаей волков.

Казалось, даже буран заслушался – по крайней мере, Свет видел сейчас и монголку, и волков очень отчетливо. Вот самому крупному из них надоело слушать человеческое пение, и он коротко взвыл, легко перекрыв его. А потом прыгнул вперед, метя прямо в незащищенное горло. И уже в полете столкнулся с чем-то жестким, непреодолимым. Он упал на снег и зло ощерился, но грозный рык не успел исторгнуться из волчьего горла, потому что даже в этой серости заканчивающегося дня ярко сверкнул клинок, и огромная голова зверя откатилась от скорчившегося в предсмертных судорогах тела.