Георгий Шахназаров - И деревья, как всадники… Повести и рассказы

- Ладно, - проворчал Лефер и, не удержавшись, добавил: - Самообман.

Гринвуд пропустил эту реплику мимо ушей, но тут рассердился Кирога:

- До чего ж вы упрямы, Лефер! Кому помешает, если ваш замечательный аэропакет можно будет разобрать на полминуты быстрее? Ведь экстремальные условия возникают у кого угодно, хотя бы у тех же космонавтов. Вообразите, что работаете на них.

- Давайте не пререкаться, - призвал Малинин.

- Мне кажется, надо иметь в виду следующее, - назидательно заметил Гринвуд. - Мы обязаны одинаково позаботиться как о сохранении жизни путешественников во Времени, так и о неприкосновенности исторической среды. Это аксиома. И обе задачи имеют одно решение. Чем лучше обеспечена безопасность хрононавта, тем меньше у него необходимости пускать в дело всевозможные защитные средства, если и не разрушающие среду, то оставляющие на ней чувствительные отметины. Последствия подобной беспечности могут сказаться не сразу, но, накапливаясь мало-помалу, они способны в конце концов вызвать обвал, своего рода историоспазм, по типу экоспазма, угрожавшего человечеству в конце XX века. Такая угроза тем более реальна, что искажения, вызванные прямым вторжением в исторический процесс, будут наслаиваться на искажения, причиненные косвенным воздействием. Я имею в виду в первую очередь своекорыстное толкование исторических фактов на потребу дня. Но не только это. Далеко не безобидны и попытки заполнить белые пятна на карте прошлого посредством логической дедукции. Поневоле основанные на абсолютизации неких общих принципов, они игнорируют случайное, непредсказуемое начало, играющее столь важную роль в развитии любых обществ. Теперь это доказано и материалами экспедиции на обитаемые планеты Беты Центавра. В результате мы получаем суррогат истины и, что еще хуже, привыкаем им пользоваться, забывая о его неполноценности.

«Эка его занесло», - подумал Малинин.

- Что из этого следует? - спросил он.

- Да, - поддержал Лефер, - я тоже не соображу, куда вы клоните.

- Мне казалось, что я говорю достаточно популярно. Во всяком случае, моим студентам разъяснять это не приходится. - Гринвуд встал и начал расхаживать по холлу, продолжая ораторствовать: - Из сказанного вытекает, что надо прежде всего очистить историю от домыслов…

- Боюсь, в ней мало что останется, - пробормотал Кирога.

- И притом самое скучное, - отозвался Лефер.

- Очистить историю от домыслов, а не добавлять к ним новые сказочки. Мы с вами обязаны принять все сообщения Ольсена за рабочую гипотезу и критически оценить каждый бит добытой им информации…

- Так бы сразу и сказали, - вставил Малинин.

- Критически оценить каждый бит добытой им информации, - повторил Гринвуд, не позволяя отобрать у себя трибуну. - При таком подходе мы сталкиваемся с множеством очевидных несуразностей и просто темных мест. К первым следует отнести, например, упоминание Генрихом «книжонки некоего голландца». Нет сомнений, что имеется в виду знаменитый трактат Гуго Гроция «О праве войны и мира», увидевший свет в 1625 году, то есть через пятнадцать лет после убийства Генриха. Не стану говорить о других, менее бросающихся в глаза неточностях - лучше оставить их до подробного историографического анализа.

- Прошу вас, Гринвуд, перестаньте ходить, я больше не в состоянии ворочать за вами шеей! - взмолился Лефер.

- Я не умею сидя с такой точностью формулировать свою мысль, - хладнокровно отпарировал Гринвуд, продолжая мерно вышагивать перед своей аудиторией. - Теперь о темных местах. Их неперечет. Почему Ольсен вспомнил о камере только тогда, когда появилась королевская процессия, разве средневековый Париж сам по себе не заслуживает запечатления на пленке? Еще более странно другое: почему он показал нам только свою беседу с королем? Кстати, во время короткой паузы, пока вы занимались чаепитием, я спросил Ивара, куда подевалась кинохроника кортежа на улице де да Ферронри. Он ответил невразумительно: пленка-де оказалась некачественной. Где это слыхано!

- Да, - подхватил Кирога, - для меня тоже многое осталось неясным. Ну, скажите на милость, откуда взялась старинная лютня? Какая-то мистика, право.

- Действительно непостижимо! - присоединился к нему Лефер.