Вадим Шефнер - Дворец на троих, или Признание холостяка

– Сейчас вы согреетесь, – ласково сказала она. – Все будет хорошо. Мама моя вам поможет, она по специальности врач.

– Какие уж тут врачи, – тяжело ворочая языком, ответил я. – Раз человек помер, то он помер. Если он не помер, то он не помер, но если он помер, то он именно помер. Скажите мне честно, товарищ ангел: помер я или не помер?

– Сейчас мы будем дома, – мягко ответила девушка. – Идет проверка. Сразу вниз нельзя.

Тут я заметил, что на стволе ели, стоящей по другую сторону полянки, зажегся небольшой белый квадратик. Квадратик мигнул два раза и погас, а на смену ему загорелся круглый зеленый глазок.

А секунду спустя я увидал, что посреди полянки снег пришел в движение, на нем обозначилась круглая и все расширяющаяся трещина. И вдруг с тихим шипеньем и легким свистом откинулась круглая люковая крышка – вместе с кочкой; кочка, по-видимому, была чем-то прикреплена к ней для маскировки. Крышка встала «на попа», внутренняя ее сторона металлически блестела, на ней видны были диагональные насечки. Из черного колодца тянуло подземным ветром, снежинки таяли, попав в столб теплого воздуха. Колодец был круглый, вроде канализационного, только пошире.

«Что же это такое?» – удивился я, но ничего не сказал.

– Сядьте сюда, отогрейтесь, а потом спустимся домой, – сказала девушка и подтащила меня к люку. – Садитесь же, ноги свесьте туда, а руки держите над шахтой. А я схожу за лыжами, их нельзя оставлять наверху.

Она ушла. Я согнувшись сидел на краю люка. Оттуда все тянуло и тянуло теплом, и ногам моим вдруг стало очень больно, особенно правой, – они начали оттаивать. И по рукам тоже забегали колючие мурашки.

Вскоре девушка вернулась. Она принесла лыжи и бросила их в люк. Мне показалось, что падали они очень долго. Потом снизу послышался глухой удар.

– Сломались! – сказал я.

– Ну и пусть, – ответила Лида. – Главное – ничего нельзя оставлять наверху… А вам легче? Можете спускаться?

– Могу, – ответил я. – А куда это?

– К нам домой. Потом все узнаете.

Я наклонился над люком. Ближе к свету серебристо поблескивали металлические ступеньки и поручни, вертикально уходя вглубь. Круглая стена колодца отсвечивала желтым. А дальше была темнота.

– Я начну спускаться первой и буду подстраховывать вас, – сказала Лида и, легонько отстранив меня, полезла в колодец. Потом и я тяжело опустил ноги вниз, нащупал ступеньку и, держась за теплые гладкие перила, стал спускаться неизвестно куда.

Сверху от расплавленных теплым ветром снежинок падали капельки. Я лез и слышал, как в темноте, несколькими ступеньками ниже, Лида негромко напевает «Рамону» – была такая песенка. «Рамона, ты слышишь ветра нежный зов, Рамона, ведь это песнь любви без слов. Как птиц белых стая, над нами облака плывут, блистая и тая, они нас властно вдаль зовут…» Я слушал с удовольствием, голос у Лиды был приятный. И потом, ведь это она специально для меня пела, чтоб я знал, что она близко и никуда не делась.

– А вас как зовут? – спросила вдруг Лида, прервав пение.

– Василий Васильевич, – ответил я. – Но вы ради знакомства можете звать меня Васей.

– Вася, сейчас я включу освещение.

С этими словами она нажала на маленький выступ в перилах, и в шахте колодца зажегся свет. Стала видна стенка, выложенная желтыми металлическими плашками. Одновременно наверху, высоко над моей головой, автоматически захлопнулась крышка люка и вьюга исчезла, будто ее и не было. От неожиданности я вздрогнул, руки мои соскочили с перил, однако я удержался и не упал. Но, стараясь удержаться, я сильно ударился левой рукой о перила и вдруг услышал, что с моими часами что-то произошло, что-то из них посыпалось вниз.

– Черт! Сволочь! – прошипел я сквозь зубы.

– Почему вы ругаетесь?! Что случилось? – испуганно спросила снизу Лида.

– Это я не вас ругаю, это я маклака ругаю, – ответил я. – Механизм из моих ходунцов высыпался. Семь винтов и двадцать алмазов – все выпало! Один корпус остался. Вот и верь после этого людям!

– Не огорчайтесь, Вася, у вас будут новые часы. Я попрошу отца сделать золотые часы и подарю их вам.

– Мне от вас часов не надо, – обиделся я. – Я хоть и на Лиговке живу, но чтоб от девушек подарки брать – этого за мной не водится… А ваш папаша часовщик, значит?

– Нет, не часовщик. Но часы сделать он может.

– Замнем, Лида, этот разговор, – сказал я. – А вот я интересуюсь, как металлист, чем это здесь стенка выложена. Из чего эти плашки? Медь не медь, латунь не латунь… не пойму.