Дэн Симмонс - Полый человек

Но Джереми обнаруживает, что даже в таких непредсказуемых океанах хаоса могут существовать островки линейной причинности.

Гиперион приводит Бремена к работам Андрея Колмогорова, Владимира Арнольда и Юргена Мозера. Эти специалисты в области математики динамических систем сформулировали теорему КАМ (Колмогорова – Арнольда – Мозера) для объяснения классического квазипериодического движения в этом вихре хаотических траекторий. Графическая интерпретация теоремы представляет собой удивительный рисунок, похожий на органическую структуру: эти классические и вычисляемые траектории подобны оболочкам проводов или труб, вложенным друг в друга обмоткам, где резонансные островки порядка лежат внутри складок динамического хаоса.

Американские математики назвали эту модель VAK, «неопределенным аттрактором Колмогорова». Джереми вспоминает, что Вак – имя богини вибрации в Ригведе.

В тот вечер, когда Гейл впервые ложится в больницу не на обследование, а для лечения… Пока не восстановится в достаточной степени, чтобы вернуться домой, говорят врачи, но Бремены знают, что она уже не вернется… В этот вечер Джереми сидит один в своем кабинете на втором этаже и смотрит на неопределенный аттрактор Колмогорова. Регулярные квазипериодические траектории закручиваются над вторичными оболочками резонансов, третичные оболочки образуют более слабые множественные резонансы, а хаотичные траектории пронзают структуру, словно запутанные провода.

И Джереми видит модель для своего анализа голографической неврологической интерпретации набора коллапсирующих вероятностей, которые и есть Вселенная. Он видит исходный пункт для построения модели человеческого разума… и той способности, которой обладают они с Гейл… и Вселенной, которая приносит Гейл столько боли.

А над всем этим – «эффект бабочки». Ясное понимание, что вся жизнь человеческого существа подобна одному дню этой жизни: не поддающаяся планированию, непредсказуемая, управляемая невидимыми волнами хаотических факторов и трепетом крыльев бабочки, которые приносят смерть в виде опухоли… или, в случае с Джейкобом, в виде пули в голову.

В тот вечер Джереми понимает, что он хотел бы сделать в этой жизни – открыть совершенно новое направление в математических рассуждениях и исследованиях… Не ради положения или научных наград… а ради того, чтобы хоть немного расширить светлый круг знания в подступающую со всех сторон тьму. Острова резонанса среди моря хаоса.

Но даже видя путь, по которому могут пойти его исследования, Бремен отказывается от него, сбрасывая со стола книги и статьи, стирая наброски уравнений на доске. В тот вечер он стоит у окна, устремив невидящий взгляд в пространство, и тихо плачет, будучи не в силах остановиться. Его переполняет не гнев и не отчаяние, а нечто гораздо более гибельное – пустота, поднимающаяся изнутри.

– Мистер Бремен? Мистер Бремен, вы меня слышите?

Однажды, когда ему было лет восемь, Джереми нырнул в бассейн у дома своего приятеля и, вместо того чтобы подняться на поверхность, просто лег на дно. Он лежал там несколько секунд, ощущая спиной шершавый бетон и глядя на потолок из света над головой. Даже когда он наблюдал за всплывающими пузырьками и почувствовал, что в легких кончается запас воздуха, даже когда понял, что больше не может задерживать дыхание и через несколько секунд вдохнет воду, ему все равно не хотелось подниматься к поверхности, было мучительно больно возвращаться в мир воздуха, света и шума, который вдруг стал ему чужим. Поэтому Джереми оставался на дне, упрямо отказываясь всплывать, но потом силы его закончились, и он медленно поднялся на поверхность, наслаждаясь последними секундами рассеянного водой света, приглушенного шума и серебристого мерцания окружавших его пузырьков.

Теперь он тоже медленно поднимался, не желая возвращаться к свету.

– Мистер Бремен? Вы меня слышите? – пытался докричаться до него чей-то голос.

Джереми его слышал. Он открыл глаза – и тут же зажмурился от резкого белого света, а потом, прищурившись, посмотрел сквозь опухшие веки.

– Мистер Бремен? – снова повторил тормошивший его человек. – Я – лейтенант Берчилл, полиция Сент-Луиса.

Телепат кивнул – попытался кивнуть. Голова у него болела, а движения были чем-то ограничены. Он лежал в кровати. Белые простыни. Светлые стены. Прикроватные лотки и пластиковые принадлежности больничной палаты. Периферийным зрением Джереми видел задернутую занавеску слева от себя и закрытую дверь справа. Позади сидевшего на стуле лейтенанта полиции стоял еще один человек, одетый в серый костюм. Лейтенант Берчилл был массивным мужчиной с желтоватой кожей, чуть за пятьдесят. Бремен подумал, что он немного похож на Морли Амстердама, комика с одутловатым лицом из старого шоу «Дик Ван Дайк». Молчаливый мужчина за его спиной был моложе, но на его лице отражалась та же профессиональная смесь усталости и цинизма.