Владимир Свержин - Трехглавый орел

– Однако его превосходительство в отъезде, – послышался чей-то неуверенный голос.

– Вы, несомненно, правы, – улыбнулся неизвестному доброхоту великий посвященный. – Но завтра утром в девять часов пятнадцать минут он вернется домой и, узнав от вас о моем приезде, решит устроить вечер в мою честь.

Публика ахнула, автоматически переключая свое внимание на собеседника Калиостро. Десяток независимых наблюдателей готовы были поклясться, что тот никогда не выезжал из России и не водил знакомство с таинственным гостем герцогини Кингстон и, соответственно, не мог находиться с ним в предварительном сговоре.

– И все же, господа, я вынужден сейчас откланяться и временно похитить у вас очаровательную хозяйку праздника. Еще раз прошу простить меня. – Калиостро поклонился с непередаваемым изяществом и предложил герцогине свою тонкую аристократическую руку. Та, глядя на графа взглядом почти завороженным, последовала за ним с радостью, точнее, с каким-то странно-радостным выражением на лице, как будто наклеенным и потому неподвижным. В душе моей шевельнулась ревность обиженного ребенка, наблюдающего, как кого-то другого гладят по голове. Невзирая на присутствие здесь очаровательной итальянки, именовавшейся супругой графа, я бы, может, заподозрил наличие тайной любовной связи между Калиостро и леди Кингстон, но во всем облике, в походке, в выражении лица герцогини было что-то неправильное, неуловимо странное, так что сама мысль о любовной страсти казалась здесь безумной.

– Что-то здесь не так, – передал я. – Герцогиня смотрит на Калиостро, как влюбленный кролик на галантного удава.

– Да, я видел, – медленно произнес Баренс, наблюдавший сцену появления магистра тайных наук моими глазами. – Возможно, он гипнотизирует леди Чедлэй, Но для чего? Непонятно. Во всяком случае, на это следует обратить внимание. И вот еще что, – Баренс немного помолчал, обдумывая слова, – я в тебе не сомневаюсь, но, будь добр, когда общаешься с Калиостро, держи связь включенной: и тебе надежней, и мне спокойней.

Побродив еще немного по особняку, пытаясь симулировать светскую жизнь, я поспешил покинуть общество и удалиться в выделенный мне флигель, поскольку желание обнять подушку после столь насыщенного трудового дня подавляло все остальные.

Проснулся я довольно поздно. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую зелень сада, сквозь цветное витражное стекло, не жгли поутру в глаза, требуя немедленного подъема, как сержант в казарме новобранцев, а тихо гладили лицо, ненавязчиво напоминая, что большинству людей в светлое время суток подобает заниматься делами, а не валяться в постели. Особенно в преддверии приема у императрицы. Подогреваемый этой мыслью, я подскочил как ошпаренный, хватая часы, лежавшие на столике у кровати. Слава богу, времени было еще вдосталь, но поспешить стоило. Слуга-француз, приставленный ко мне герцогиней, услышав резкий скрип барской койки, решил возможным потревожить меня своим присутствием.

– Прикажете умывание, мсье? Понятное дело, я приказал.

– Вы знаете, мсье Елагин прибыл домой ровно в девять часов пятнадцать минут и, узнав, что его сиятельство граф Калиостро прибыл в столицу, немедленно велел послать к нам с сообщением, что вечером их превосходительство будут счастливы устроить прием в честь графа Калиостро. – По обыкновению большинства французов, мой новый слуга закрывал рот, только пережевывая пищу и во сне, да и то не всегда. – Говорят, о приезде господина Калиостро Елагину действительно сообщил тот самый мсье, на которого вчера указал граф. Утром их экипажи встретились на Литейном, и господин Елагин пожелал узнать, что нового происходит в городе.

– Чудеса, да и только, – пробормотал я.

– О да! – чему-то радуясь, ответил француз, подавая мне полотенце. – Но после того чуда, которое совершил граф Калиостро с нашей госпожой, стоит ли удивляться подобным мелочам!

Я насторожился. Я всегда настораживаюсь, когда речь заходит о вещах, мне не понятных. А если речь идет о волшебстве, то пусть меня назовут грубым солдафоном, я склонен видеть подвох до той поры, пока не удостоверюсь в обратном.

– А ты давно служишь у герцогини? – как можно безразличнее спросил я.

– Не очень, мсье. Их светлость перебрались из Англии во Францию месяца за полтора до своего омоложения и тогда же наняла всех слуг.

– Что, неужели не осталось никого из тех, кто прислуживал ей в Англии? – Пока что мой интерес не выходил за рамки светской беседы. Допрашивать слуг с пристрастием мне было не с руки, но и без того картинка открывалась довольно занятная. Конечно, ни один закон не запрещает менять слуг хоть по три раза на дню, но все же, год за годом живя рядом с кормилицами, няньками, камеристками, камердинерами, конюхами и садовниками, невольно начинаешь воспринимать их как членов семьи, и выгнать их на улицу вот так вот одним движением руки дело не самое обычное.