Лев Куклин - Год лошади (Сборник рассказов)

Зеркало тоже получило ошеломительный удар, — разумеется, не столько физический, ибо плевком нельзя разбить крепкое стекло, сколько моральный… И довольно долго неопрятная засохшая слюна обезображивала чистую поверхность, пока Зеркало незаметно не внушило Хозяину мысль о необходимости протереть его, для каковой цели он и использовал только что привезенное из прачечной мягкое полотенце. И Зеркало снова стало незамутненным…

«Ну, а если подойти к вопросу всерьез, — то почему это я, с философской точки зрения, должно непременно отражать? — напряженно размышляло Зеркало. — Разве у меня нет свободы воли? И разве есть такой высший нравственный закон, чтобы бездумно и бесконечно отражать все, ничего не оставляя внутри себя?

Не впитывать, не задерживать, не накоплять, не обобщать, наконец?! Знания, впечатления, события? Почему у меня не может быть своей собственной Памяти? И что же тогда такое — мера разумного эгоизма? Собственное „я“?

Вы говорите — законы Физики? Но неужели физические законы выше нравственных?! Я еще понимаю — отражать солнечный луч, радовать неразумных детишек солнечными зайчиками, ведь по сути солнечный луч пуст и не несет никакой информации! Так, мелочевка, какие-то там фотоны… Подумаешь!

Но почему я так же равнодушно должно отражать человеческую радость? Одиночество? Гримасы боли или злобы? Отражать, не преобразовывая? Разве это — задача благородного Зеркала, представителя мира искусства?!

Ах, вы не согласны, что я принадлежу к миру искусств? Только к цеху ремесленников? Так сказать — артель по изготовлению зеркал и витражей… Не хамите! Вы просто-напросто ничего не понимаете. У вас душа серая и голая, как мышиный хвост, ненароком высунувшийся из норки. Да вы только посмотрите на мою резную ореховую раму! Это — как для иного человека образование! Тоже — рама, хоть иногда и непонятно, вокруг чего… А ведь у меня есть внутри светоотражающий слой, дорогая амальгама, натура тонкая…

И потом — ха-ха-ха! Эти, как вы говорите, — физические законы! Да смешно сказать: „угол падения равен углу отражения…“

Падение — это чисто человеческое свойство! Вот, я слышало по вашему говорящему ящику в той, предзеркальной жизни: падшая женщина, падший ангел, падение нравов, падение правительств… Это что — законы физики?! Как прикажете такое отражать?! А вот Зеркала не бывают падшими! Конечно, случается, что и они срываются… не в смысле жизненных искушений, конечно. Но выскакивает из стены гвоздь или ломается крюк… Не об этом ли печально говорят люди: судьба, разбитая вдребезги? Но разве сломанный крюк — это судьба?! Да не хочу я отражать ничьи падения! Само я вишу надежно… разве что размочалится и перетрется мой шнур…

И я, может быть, не простое рядовое Зеркало, купленное в галантерейном магазине, а — Зерцало Судьбы?!» — вдруг с некоторым даже испугом и приятным холодком в молекулярных своих слоях подумало Зеркало…

И забормотало, шаманя и рифмуя для самого себя совершенно неожиданно: «Зерцало — бряцало — мерцало — прорицало… Или — отрицало?!» — впало оно в творческое беспокойство и смущение, «Ведь ежели — прорицало, то и отрицало? Отрицало, прорицая, или же — прорицало, отрицая? Какая неожиданная проблема!»

В одно хмурое и тоскливое утро Хозяин долго вглядывался в свое отражение. Как всегда, оно его не радовало, но в этот раз оно, вдобавок, показалось ему каким-то расплывчатым, мутным… «Надо бы обновить амальгаму», — как-то вскользь, нехотя подумал он. Он и не догадывался, что Зеркало потускнело от невыносимой скуки этого мира! «Может, мне просто противно отражать ваши дурацкие физиономии, ваши уродливые предметы, ваши идиотские события! Да почему это вы считаете, что я обязано это делать?! — раздраженно думало Зеркало. — Мы что — договаривались? А ведь во мне, безусловно, скрыта божественная Сущность… — продолжало размышлять Зеркало, — ибо мы, Зеркала, порождаем образ Бесконечности. Именно — мы! Поставьте друг против друга два чистых незамутненных Зеркала и между ними — свечу; и вы увидите, как отражение рождает отражение, которое рождает отражение, которое рождает отражение, которое… Впрочем, стоп! Этого описания положения с отражением, этого загадочного состояния, этой неисчерпаемой коллизии бытия вполне хватит на любую книгу, лишь бы хватило у наборщиков терпения набирать литеры для этого отражения.»

А ведь, в отличие от терпения Зеркал, человеческое терпение — не бесконечно… В один из вечеров, когда в ванную комнату доносилась лихая музыка, у Зеркала задержалось новое длинноволосое существо. На губах у него виднелись остатки помады, остальное было размазано по щекам. В руках его был цветок. Зеркало с любопытством следило за невиданными ранее действиями длинноволосого существа: оно отрывало по одному белые кусочки от желтой серединки и пришепетывало: «Любит — не любит… Любит — не любит…» Последний кусочек, похожий на крохотную сморщенную тряпочку, оторвался под разочарованный вздох: «Не любит…»