Лев Куклин - Операция «снег»

Со всего света в его прохладную бамбуковую хижину приходят разноцветные конверты с марками, яркими, словно перышки колибри. Затаив дыхание, старичок поводит похрустывающие продолговатые конверты над носиком древнего медного кофейника, из которого попыхивает ароматная струйка пара… После этого марки сходят легко. Старичок, держа пинцет своими цепкими обезьяньими пальчиками, аккуратно проштемпелеванные зубчатые прямоугольнички. Пустые ненужные шкурки конвертов день за днем копятся в мусорной корзине. А марки находят свое неизменное, вечное место в тяжеленных альбомах, переплетенных в крокодилову кожу.

Старичок сортирует и клеит марки. Он бесстрастен, сосредоточен и молчалив, как зеленохвостый попугай, хмуро восседающий на жердочке черного дерева над его головой.

История и география, политика и искусство, неторопливо поворачиваясь только своей одной — плоской — стороной, проходят под его цепкими пальчиками с розовыми младенческими ноготками. Но его не волнует дыхание большого мира. Он клеит марки…

Так проходит месяц за месяцем, год за годом. Волны, как вечный символ времени, одна за другой, шипя, набегают на коралловый песок, а старичок клеит марки.

Где-то цунами слизывают берега с людьми, домами и машинами, с тяжким хрустом ломающихся земных костей проседают горы от чудовищных землетрясений, а старичок клеит марки…

Вспыхивают восстания, разражаются революции, вырастают атомные грибы, а старичок бесстрастно перелистывает свои тяжелые альбомы, шуршащие под его пальцами, как сухие листья умерших растений, и клеит марки, клеит марки…

Гражданские войны раздирают пополам государства с их почтовыми ведомствами, а старичок клеит марки…

Вот альбом раскрывается на разделе «Европа».

Рядом с фиолетовой маркой, на которой изображен профиль английской королевы, хорошо известный любому, уважающему себя коллекционеру, вклеивается другая, спокойного зеленого цвета, с фигурой воина-освободителя. В одной руке он держит меч, а на другой — спасенного ребенка. В другом альбоме одутловатое лицо давно забытого правителя в феске соседствует с портретом простого человека в пиджаке и галстуке.

…А это что? Десятая годовщина освобождения города? — с трудом прочитывает старичок надпечатку на следующей марке. — Эта не пойдет, спокойно заключает он про себя. — У нее не хватает трех зубцов…

— Ну мало ли что может померещиться! — скажете вы. К чему я все это вам рассказываю? А вот к чему.

В жизни каждого отца случаются два переломных момента: один — когда у сына начинают резаться зубы, и второй — когда сын (к девчонкам, как правило, это не относится!) начинает собирать марки.

Благополучно перевалив через первый этап, я несколько лет с тайным опасением, как роковой неизбежности, ждал второго… И вот однажды тот трагический час пробил. Точнее говоря, когда часы пробили восемь часов вечера, сын подошел к моему письменному столу и положил на него подбородок.

— Папа… — сказал он и посмотрел на меня круглыми преданными глазами. — Папа… — повторил он, и я сразу заподозрил неладное. А когда я с трудом сделал внимательное лицо, сын с застенчивой наглостью попросил: — Дай мне, пожалуйста, десять рублей…

Я подскочил в кресле и едва не выронил из рук «Футбол» — воскресное приложение к газете «Советский спорт».

— А за… чем тебе? — несколько заикаясь от масштабов просьбы, спросил я, втайне надеясь, что — быть может! — дело ограничится коньками. Но — увы! — как говорилось в добрых старых романах, — увы, этого не произошло…

— Я бы хотел приобрести марки первого конгресса экс… эсперантистов, твердо выговаривая трудные слова, признался сын.

— Как же! Держи карман шире! — облил я его презрением бывалого знатока. — Где ты их достанешь? Это, братец ты мой, редковатые и дороговатые марочки!

Но… Видимо, отцовское сердце сделано из не слишком огнеупорного материала. Он удалился спать, все же унося в клюве зелененькую трехрублевую бумажку…

С того самого дня у меня кончилась спокойная и размеренная жизнь более или менее — скорее менее, чем более, — уважаемого рядового научного сотрудника рядового научно-исследовательского института. Я стал вести полное случайностей и треволнений существование дикого охотника за марками…

Я выпрашивал, выменивал, выклянчивал, покупал, комбинировал. Я надоел до смерти всем своим друзьям и знакомым, имеющим хоть какой-нибудь намек на почтовую корреспонденцию. Я выписывал ненужные мне каталоги иностранных фирм и журналы по одиннадцати разнообразным и исключающим друг друга отраслям. Я скормил не одну плитку шоколада секретарше зам. директора по научной части, чтобы она позволила мне обозревать и первому прикасаться к его обширным зарубежным адресатам…