Гавриил Данов - Панихида по Бездне

«Монстр опускается глубже» – вполне разумное и очевидное умозаключение. Томас принимает его без паники, но с заметной долей страха и мыслью об усугубляющейся с каждой минутой безысходности.

Бесчисленные литры воды давят на барабанные перепонки Томаса. За весь тот срок, пока он тут, существо успело проплыть далеко и глубоко, потому решение этой ситуации должно раскрыть себя как можно скорее или быть насильно раскрыто. И этот ступор, вызванный опьяняющей, несравнимой по градусу с любым алкогольным напитком ситуацией, должен быть развеян, ибо только он отворачивает Томаса от важного. Ведь нужно продолжать думать. Не о природе чудища, а хотя бы о спасении.

Новая волна боли, и новая порция трезвости.

«Почему я жив? Почему оно оставило меня в живых?» – проговорил Томас, бесшумно шевеля губами.

Вот то самое странное, что правит здешним балом. Если монстр хотел смерти Томаса, то просто бы проглотил или не оставлял бы воздуха. Но чудище сделало всё возможное, чтобы держать своего пленника в живых. Значит, всё это странное, приведшее невольника в тюрьму, чем-то ознаменовано, имеет какой-то потайной и пока что скрытый от Томаса смысл. Теперь, нащупав эту нить, можно выйти к вариантам спасения.

«Дурак. Идиот. Какое спасение?» – прокомментировал Томас звенящую боль в ушах и осколки своей надежды.

Это правда. Монстр уплыл достаточно глубоко, чтобы лишить Томаса любой возможности на самостоятельное спасение. Но даже при таком раскладе это не тупик. Чудище оставило его в живых. «Почему?» и «зачем?». Вот те два вопроса, что смогут его спасти, гипотетически. Они раскрыты и представлены ему. Сейчас лишь нужно в них всмотреться. Тем более что с каждой приливной, болезненной волной туман отходит дальше. Теперь он достаточно далёк, чтобы начать искать, где берег.

Но Томас отвечает буйством. Его рассудок, наспех собранный из эпизодов просыпающегося разума, обращается не в рассуждение, а в поиск виноватых. С закрытыми от реальности глазами он не увидит выхода, но спокойно найдёт на кого обрушить полчища своего «праведного» гнева. Возможно, именно подобное отношение и губит в критических ситуациях, ложно увенчивая их патовыми. Отношение: «лучше пылкий ум, чем хладный разум». И вот тебе уже не так страшно будущее, ведь ему виной не ты. Это тот таинственный виновный многоликий, что образ обретёт, удобный Томасу.

Томас поплыл наперекор. Он знал свою зону комфорта и, облитый грязью незваного Артура, решил выйти за неё. Томас корил себя, но первопричиной своей глупости считал перемены. Он посчитал, что в них таится та проклятая мысль, что увела его сюда, в сырую лужу из морской воды и монстровых слюней.

Очевидно, Томас слова не давал тем чувствам, что будили в нём азарт, иначе это бы выставило его виновным. В те моменты, когда он трепетал от незнания, когда опасался следующего шага, но всё-таки шагал, он был живой и настоящий. Томас слова не давал тем чувствам, потому что должен был кого-то обвинить.

Он злился. Злился несправедливо и безрассудно. Злился на всё вокруг. И трижды проклинал Артура, и сферу, и даже Глорию, но только не себя. Теперь Томас хочет метать и рвать. И потому он погружает ноги в воду, и потому нащупывает ими дно.

Томас уверенно впивается подошвами ботинок в мягкую и упругую плоть. Животное издаёт оглушающий, протяжный рёв, что пугающей громкостью несётся из бездонной глубины глотки. Этот ужасный звук заставляет тело Томаса неметь в страхе. Его ноги подкашиваются, и вот он уже опускается обратно, поверженный непомерным ужасом.

«Нет, нет, нет!..»

– НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ! – Томас утверждается на ногах и, выпуская весь томившийся в груди воздух, орёт ответ.

Он вопит. И маты, и проклятия. Всё, что сидело и копилось в его воспалённой голове. Надрывая горло хрипящим, полным ором, таким, что испугал бы, наверное, его самого в иной момент. Томас кричал, пока не выпустил всё, что было на душе и в лёгких. Пока от нехватки воздуха не вскружилась голова. Как после вскрытого нарыва, его облегчённое сознание пошатнулось. Он повис на месте, покачиваясь из стороны в сторону, глубоко вздыхая, стараясь пополнить потраченные силы. Он не понимал, что сделал, и понимать уже не хотел. Лишь краем разума осознал, что смелее, чем сейчас, не поступал. Он выругался в ужасающую морду самой смерти, и смерть ему покорилась. Животное замолкло.

Всё произошедшее осадило его гневливый ум. Томас больше не бунтует и не истерит. Выпустив давление, он открылся для рассуждений, которые впору было бы начать минут двадцать так назад. Несмотря на всё желание отстраниться, Томас давно уж понимал, что его ждёт дальше. Всё происходящее вопило, что будет только хуже. Он понимает, рано или поздно Пасть раскроется. Понимает, что вошедшее чрез ограду острых зубов пожелает его смерти. Томас страшится этого, но стоит. И более не ляжет. Он решает встретить пришедшее с поднятой головой. Не битвой, но хотя бы дракой. Махая кулаками, стараясь угодить куда больнее.