Александр Смирнов - Секунд-ротмистр

Он повертел бумагу, сунутую ему Меншиковым, посмотрел еще раз и вернул ее Федору.

– А может вы сейчас со мной, – предложил он, – я собирался сделать объезд «города», – здесь он слово город произнес с явным пренебрежением, – а заодно и вам покажу, ну, – тут он замялся, подбирая слова, – ну, чтобы легче план города было бы… э… состряпать. Да заодно и квартирку, где вы могли бы остановиться присмотреть. Кстати, а надолго вы в наши края?

– Дня на два, – подумав, проговорил Александр, – мы вот с Федором решили, что за это время успеем сделать наброски. Остановиться бы хотели у кузнеца Емельяна, тем более у нас дело к нему.

– Какое дело? – насторожился князь Нарышкин. Чувствовалось, что во всем тот искал подвох. Неспроста прислала к нему Екатерина сих отроков. Ох, неспроста. Видно считает, что не достоин он этой должности. Как бы еще дальше не отправила. Куда-нибудь на границу с Великой Тартарией. Худшей ссылки и придумать нельзя.

– Да мы у него шпаги заказали, – проговорил Федор, – наши сломались в схватке с разбойниками. А на счет поездки по городу, это хорошая мысль. Никто не покажет нам местность лучше, чем его «Городской голова».

Эти слова «Городской голова», сразу же расположили приятелей к Нарышкину. Чувствовалось, что тот обожал лесть.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся князь, – «Городской голова», занятно, занятно. Насчет Емельяна, он для меня кое-что должен, и думаю, в моей просьбе не откажет. А сейчас поехали, там, в дороге и поговорим.

Пока разговаривали, кучер успел привести из конюшни двух пегих лошадок и запрячь в карету. И вот теперь белая карета с родовым гербом дома Нарышкиных, стояла приготовленная к поездке. Кучер, парнишка лет восемнадцати, при виде приближающегося князь и его компаньонов, тот самый, что смазывал оси, резво спрыгнул с кучерского облучка и открыл дверь.

Сначала градоначальник, а за ним Меншиков с Сашковым забрались в карету. Кучер крикнул:

– Но! – и они поехали.

В середине восемнадцатого века, как отметили приятели, города как такового еще и не было. Несколько улочек да главная дорога, тянувшаяся от монастырских стен прямиком на север. Из каменных строений только бывшие монастырские постройки да дом градоначальника, все остальное аккуратные однотипных одно-двухэтажные избы,. в большей массе своей покосившиеся. Идеальный русский «городской» пейзаж восемнадцатого века, без булыжных мостовых, керосиновых ламп и прочих фонарей. Это только в Москве да в Санкт-Петербурге по указу Анны Иоанны улицы ночью освещаются.

Карета миновал уже знакомую приятелям цветочную поляну, проехала мимо ворот монастыря и свернула на широкую дорогу, в которой приятели опознали будущий сначала Воскресенский, а уже потом и Советский проспект.

– Не Санкт-Петербург, – вздохнул князь, – и не Москва. Хотя, он сам по себе городок спокойный, – продолжал он, заметив, как внимательно дворяне рассматривали местные пейзажи, – да и как ему быть «шабутным», если жизнь здесь затихает с наступлением темноты.

Сейчас у обоих путешественников появилась возможность вновь оказаться в тех местах, где в начале двадцатого века жил Хитров Тихон. Да надо было так случиться, что карета князя ехала уже привычным маршрутом. Вот они свернули на повороте и позади них, осталась строящаяся, правда пока, деревянная церквушка Филиппа Ирапского, так же известного под именем Феофила. Миновали то место, где в будущем появится улица Пролетарская, и Меншиков понял, что они едут к реке. А справа, где будет стоять дом Хитрова, сейчас росли деревья.

– Вот именно в этом месте, я мечтаю, чтобы селились дворяне, – проговорил Нарышкин, – уж больно здесь хорошо. Речка Ягорба близко, а главное, – он замолчал и как артист взял паузу, – тут есть часовенка с источником. Вода, в источнике такая чистая и прозрачная, а главное очень вкусная. К тому же поднимает дух.

Роща, в которую они сейчас въехали, тянулась до самой речки. Сквозь зеленую листву лип и берез виднелась маленькая каменная часовенка. Несколько нищих в тогах из мешковины сидели на земле у ворот забора, окружавшего храм. У всех у них в ногах лежали старые потрепанные треуголки. Меншиков не сомневался, что когда-то это были воины Петра Великого, но градоначальник, увидев его взгляд, пояснил, вздыхая:

– «Дети» Анны Иоанны, жертвы «Слова и дела»…

Князь замолчал, высунулся из кареты и взмахом руки приказал кучеру остановиться. Тот выполнил сразу же приказ Нарышкина, спрыгнул с облучка и открыл для сиятельного дверь.