Леонид Цель - Возлюбить духа

- Я сказал все, как есть, - невозмутимо резюмировал Руг Прент, жуя потухшую сигару из капитанских припасов и притапливая в своих серых зрачках свинцово-тревожные взгляды компаньонов. - Под боком бортовой компьютер обнаружил вполне приличное гнездышко, третья планета в системе двух солнц - но это терра инкогнита, ребята, и что нас там ждет - одному богу известно или черту - это кому что по душе.

- Ну и зачем нам кот в мешке? - рявкнул Портер и свирепо облизнул синие губы. - Я за то, чтобы рискнуть. Газанем напоследок - и авось докатим до Янтарных Долин, Дик! Ты же грозился привести посудину туда? Вы прикиньте: две сотни планет, битком набитых золотом и самоцветами, и по которым бродит едва ли с миллион таких же дурошлепов, как мы - ну пусть десять миллионов, а? - Бросьте сквалыжничать! Жизнь, ребята, не грошик, ее в чулке не спрячешь. Ее не сохранишь, когда судьба метнула кости.

- Тебе сдохнуть недолга! - огрызнулась донья Эстебана. - Когда нет в душе Бога, о чем пожалеешь? Ты не человек, а одно название, Юдж, и потому прихлопни свою червивую пасть, и пусть каждый последует твоему примеру, потому что у каждого свое на уме. Готовь тринадцать бумажек, капитан, пусть те, кто желает погулять под двумя солнышками поставят крест - а не наберется крестов, покатимся в тартарары, запустив эту дьявольскую машинку.

- Еще чего?! - махнул кулаком Чанг. - С какой стати все должны голосовать? Пацанва пусть сходит пописать. Одиннадцать! Одиннадцать бумажек, Руг.

- А по справедливости - так всего восемь, - пробурчал сонный, злой и чумазый Ян Кошель, и его немедленно поддержал Деннис Ульвич.

- С каких это пор женщины равняются с нами в правах? Тогда голос профессионального астра идет за два!

- Верно!

- А ху-ху не хо-хо? - взвизгнула Матфея, пунцовея от возмущения. - Мы сообща завладели кораблем, почему же нас кладут вместо коврика у шлюза? Олаф еще пацан, однако кто, как не он, стащил магнитные шифры у хозяина ракетоплана в таверне?

- Пока я накачивала его виски, - решительно подхватила Ванда, - а Ольга ластилась на коленях.

- А Матфея стонала под охранником, пока мы крались к грузовому трюму, - насмешливо добавил Патрик. - Да, контракт мы не подписывали, сообща ударили по рукам - и баста. Не хрен теперь пускать пузыри, тринадцать хорошее число, а главное, плохо делится пополам. Рви листок, Руг, устроим этот, как его - плебисцит! Где лучше сдохнуть добрым людям - в разваливающейся скорлупке или на дикой планете?

Портер шепнул на ухо Царфису:

- Четыре бабешки на девятерых? Одна из которых зелена, как майский стручок, а другая малость дрябловата. Очень скоро запахнет паленым, Макс, даже если шатенка окажется и ничего.

- Зато две остальных ублажат и дюжину, так что обойдется, думаю, просипел в ответ покладистый Макс. - Железный принцип старателей: порох и женщин делим поровну.

Пошумев для порядка еще с четверть часа, пустили по кругу шляпу, затем вытряхнули содержимое на облупленный, пропахший рыбными консервами стол и развернули клочки бумаги. Их было ровно тринадцать. На семи стоял крест, и в честь его прозвучали такие славные проклятия, что блудница Матфея сочувственно прослезилась.

Ракетоплан медленно, словно хромой жеребец, приближался к звездной системе. Патрик Кофроф стоял у иллюминатора и мрачно глядел в черную бездну, испещренную пупырышками нервно подмигивающих огоньков.

- Тебе не по душе эта затея, Патрик? - Руг Прент опустил ему на плечо свою могучую руку. - Чего киснешь?

- Дело не в затее, Руг, я сам уверенно намалевал крест, ибо перещупал этот проклятый двигатель собственными руками и не верю, что он выдержит запуск. Мне совсем не нравится космос. Погляди, он какой-то мертвый - или у меня чердак уже того, а Руг?

Прент нахмурил брови и пробежал взглядом по приборам. Действительно, светодиоды на шкалах гравитометров и магнитных счетчиков светились вяло, едва реагируя на окружающий мир. Локатор метеоритной опасности растерянно описывал круги, не обнаруживая ни малейшего повода для беспокойства. Свет дальних и ближних светил растекался тусклым и мертвенным слоем вокруг корабля и походил на зеленовато-белесую пленку засохшей плесени. Лишь голубые вспышки пеленга оживляли зыбкую и нереальную благодать и периодически высвечивали два хмурых лица.

- Да, зловещая картинка, - согласился Прент. - Мой прапрадед был заядлым яхтсменом. Он трижды огибал старушку Землю на одномачтовой посудинке. Мне достался по наследству его бортовой журнал, нечто вроде путевых заметок. Так вот, он с благоговейным ужасом описывает странные места в океане - вроде бы все чисто, небо безоблачно, море спокойно, ветерок попутный - и в то же время это все больше смахивает на декорации, чем на реальный мир. Ход яхты "на глазок" не совпадает с показаниями лага, косяки рыб не мозолят взгляд, а солнце в чистом небе похоже на холодный желток, растекшийся по сковороде. И еще зыбь! - Она сводит судорогами сердце и сушит глотку, как паяльная лампа. Прадед называл такие гиблые местечки "мертвым морем" - думается, в самую точку.