Владимир Михановский: Тайна одной лаборатории

Глуховатый голос моего аппарата оборвался. В наступившей тишине лишь неумолчно стрекотали цикады да глухо вздыхало море, разомлевшее от зноя. Я быстро сунул в узкую щель новый клочок биоплёнки.

— …Таким остроумным путём нам удалось устранить рассеивание атмосферы в окружающем пространстве. Наши предшественники не смогли до этого додуматься и все пять лет мучились в тяжёлых кислородных масках. Мы всего лишь полгода носили эти маски, и то надоели они хуже горькой редьки. «Молодчина, Герман», — сказал мне капитан, скупой на похвалу, когда я высказал ему свою идею — создать вокруг Орбанга мощные магнитные ловушки, которые задерживали бы воздух, лишая газовые молекулы возможности утечки. Какое наслаждение — сбросив прочь кислородные маски, бродить с открытым лицом, подставляя грудь совсем земному ветерку и жаркому земному солнцу! Только вот…

Плёнка кончилась. С бьющимся сердцем я вытащил из кармана новый клочок. Всё происходящее казалось мне нереальным, словно во сне. Герман… Неужели это он, Герман Альфи? Стоило мне лишь предположить, что речь идёт о его экспедиции, — и вот я слышу его имя. Не чудо ли это? И как могли попасть на Землю эти синеватые клочки биоплёнки? Как?

— Сегодня схоронили капитана. Нелепая смерть капитан купался в море, штормило, и волна ударила его головой о прибрежные скалы. Медицина — увы! — оказалась бессильна. Случись это на Земле… Но что толку в бесплодных сожалениях? Прощай, наш старший товарищ. У меня всё время не выходит из головы последний разговор с капитаном. Я рассказал ему о своих опасениях, связанных с Третьим. Против ожидания, капитан воспринял мой довольно сбивчивый рассказ очень серьёзно.

«Они без ограничителей, Герман, — сказал капитан. — Это и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что робот без ограничителя самосовершенствуется и становится незаменимым помощником в самых неожиданных и подчас ужасных условиях космического полёта: ведь на Земле никогда всего не предусмотришь. Но плохо — если развитие робота отклонится от правильного пути и он станет… как бы это сказать»… «Слишком самостоятельным?» — подсказал я. «Вот именно, слишком самостоятельным. Ты первый заметил тревожный симптом. Смотри, пока — никому ни слова. Будем наблюдать за остальными роботами, но так, чтобы это не бросалось в глаза».

И вот капитана нет.

Мой перерыв кончается — нужно снова идти на дежурство в астроблок. В последние дни на небе происходят странные явления. День и ночь хлещут потоки метеоритов необычно высокой интенсивности, а в квадрате двести сорок четыре неожиданно вспыхнула сверхновая звезда. Признаться, надоели мне эти дежурства. Ну что толку высиживать четыре часа кряду, фиксируя результаты наблюдений? Анализ результатов? Ерунда. Со всем этим прекрасно справился бы Третий. Надо будет попробовать. Тем более, что теперь, сразу после гибели капитана, Третий притих и стал кротким, как овечка. Не знаю, смерть ли на него подействовала, или что-нибудь другое? Третий был ближе всех к капитану, когда тот ударился о скалу. Робот бросился к нему на помощь, нырнул и вытащил капитана из бушующей воды, а затем испустил в эфир сигнал бедствия. Когда я прибежал на берег, капитан был бездыханен. О том, что произошло, я узнал от Третьего. Остальные роботы сбежались сюда раньше людей. Странное впечатление произвели бы на кого-нибудь постороннего эти стройные, плечистые исполины, сгрудившиеся вокруг неподвижного человеческого тела, казавшегося таким маленьким.

Сердце моё больно сжалось. Я подошёл к капитану и опустился на колени. Мне так и казалось, что он вот-вот раскроет глаза и скажет: «доброе утро, Герман».

Бесцветный голос снова умолк. «Но где гарантия, что речь идёт о моём друге Германе Альфи? — подумал я. — Мало ли на свете людей с одинаковым именем?» А в душе я был уже уверен, что это он, что это именно он — Герман Альфи…

— …Марта душа нашего маленького человеческого общества. Эта милая девушка, как никто, умеет развеселить и поднять дух. Её тонкая фигурка напоминает мне чем-то осу. С астробиологом Мартой мы, как выяснилось, земляки: и я, и она родились на берегах Амазонки. Может быть, поэтому я сблизился с ней больше, чем с другими. Мы много рассказывали друг другу о тех, кого оставили на Земле. Как-то я рассказал ей о моём друге Армелине, с которым так и не простился…

Армелин! Да это же я!.. Солнце пылало во всю над моей головой. Дышать было тяжело, несмотря на то, что мне в лицо из кондиционера била струя охлаждённого воздуха. Но дальше, дальше…