Фёдор Чешко - Как лист увядший падает на душу

Думал это я, думал, и к бутылке прикладывался, и снова думал, и снова прикладывался... И когда в бутылке почти совсем ничего не осталось, понял: он. Пашка.

Уж больно все один к одному лепится. И силы у него достаточно, и адреса - мой и машкин - знает, и повод ненавидеть нас у него есть, и что деньги мне нужны - тоже знает. И даже о ссоре знает, точно. Звонил он мне позавчера, сразу после разговора нашего с Машкой, голос мой ему не понравился, спросил он: "Чего мрачный такой, с Машкой поругались, что ли?" А я как дурак: "Да..." А он: "Что, серьезное что-нибудь?" А я как дурак: "Да..." И с радиатором этим он ко мне уже второй день пристает: "Смотри, упустишь, хватай, пока есть"... Ах ты, падло! Хватай... Знает же, прекрасно же знает, что у меня и на пробку от этого радиатора денег не хватит! Но какой же это надо гнидой быть лицемерной: "Зла не держу... Другом считать не перестал"... Падло!

Ну, ладно. Это, может, и случайности, совпадения. То, что знал Пашка, это кто угодно мог знать, хоть Эллочка. Но еще один фактик есть. Маленький такой, неприметный... Все ведь знают, что я на литье свихнулся. Эллочка знает, и Витек, и Пашка - все. Так вот в задачке и спрашивается: если я находочку эту продавать не стану, - а? Если я ее переплавлю, что тогда? Тогда плохо. Тогда хрен что докажешь - вот что тогда. И только Пашка, один только Пашка мог знать на верняка, что переплавлять я ее не буду. Я еще тогда подумал, сразу, когда но кулон клянчить пришел: а зачем ему? Ни матери, ни сестры, ни девушки у него нет - это я точно знаю. Ну, теперь-то ясно, зачем... Знал же, гад, что если б я умел, то уж для него бы непременно сделал. Хоть и мент он, хоть и прищучить меня за это могут сделал бы. А раз не сделал - значит по золоту не работаю. Вот и все. Просто, как все великое...

Интересно, а почему он именно брошку мне подсунул? Наверное, выбрал, что поприметнее (я-то всех машкиных побрякушек не знаю, больно уж их у нее много). А может, кольцо и сережки должны были уже при обыске у меня найти? Скорее всего, так и есть.

Да, Пашенька, гнида, здорово ты все просчитал. И ментам, дружкам своим, которым это дело поручили расследовать, наверняка уже все про меня выложил: и про ссору, и про машину, - все. Так что, даже, если брошку я продавать не стану, а изничтожу как-нибудь - не поможет. У тебя еще сережки да колечко в запасе есть... Здорово у тебя все вышло, Пашуня, здорово. Одного ты только, мать твою за ноги да в унитаз, не учел. Не мог учесть, потому как не знал, что это такое у меня в тумбочке, в коробке из под конфет лежит. А ведь это смерть твоя лежит, Паша.

Открыл я тумбочку, коробку достал, вынул на свет божий подарок дядюшкин. Помню, незадолго до смерти отдал мне его дядюшка и сказал: "Возьми. Времена теперь тяжелые, не дай бог - пригодится"... Вот он и пригодился. Тяжелый, чуть тронутый уже ржавчиной немецкий вальтер. Долго он часа своего ждал, с самой войны. Теперь дождался.

Обтер я его от масла носовым платком и ладонями, сунул в карман и тихонько, на цыпочках выбрался в коридор. Возле комнаты родителей задержался - там не спали, разговаривали негромко:

- Знаешь, когда они поссорились, я обрадовалась, старая дура... Может, думаю, не сладится у них теперь... Вот он и наказал, Бог...

- Ладно, спи. Ты-то здесь при чем?

- А, знаешь, мне вчера Анна Михайловна позвонила. Говорит: "Маша, как в воду опущенная ходит, плачет, не случилось ли у них чего? Может, поссорились они?" Ну, я говорю: "Да, поссорились..." А из-за чего - не сказала. Что уж, думаю, человека расстраивать...

- Да ты успокойся, спи. Бог даст, все хорошо будет. А ему (это, вероятно, мне) урок будет, на всю жизнь урок... Беречь надо тех, кого любишь. Вот так. Им бы в разведке работать, родителям моим. Хорошие они у меня, жалко их очень, и Машку жалко очень, и ее родителей - тоже. А себя не жалко. И Пашку не жалко.

Выбрался я без шума из квартиры, на улицу вышел, глянул на часы. Н-да, поздненько уже, за двенадцать перевалило. Трамвая хрен дождешься, конечно. Ладно, двину пешком. Заодно и мозги проветрю.

Иду это я, воздухом дышу. Машин на улицах нет, прохожих нет, дождя нет - хорошо! Иду, а у самого в голове все та же идиотская фраза засела: "Как лист увядший падает на душу... Как лист увядший падает на душу." И не отвязаться от нее, и не избавиться... И черт с ней.

До пашкиного дома я добрался довольно быстро. Высокий гулкий подъезд, крутая лестница с истертыми промозглыми ступенями, ледяная затхлость, тусклые пятна света сквозь заросшие пылью и паутиной плафоны... И дверь узкая, оббитая линялым коробящимся дермантином... И шершаво холодная кнопка звонка...