Иные упрекали: «У вас, Дмитрий Алексеевич, утилитарное отношение к человеку. Люди для вас винтики».
Он только отмахивался:
— Винтики! Сказали тоже. Сказали бы еще, что актеры — винтики сцены. Да настоящий актер только на сцене и живет полновесно, только там горит, талант проявляя. Наш институт и есть сцена для научных талантов. Иной, конечно, не блещет, чадит, не сумел найти себя. Вот я и помогаю найти себя. И представьте…
Будущее куется в научных институтах, и поскольку будущее интересует всех, ученым частенько приходится принимать журналистов, объяснять им азы своего дела, чертить для профанов схемы. Но все журналисты отмечали, что Гурьянов никогда схем не чертил и аппаратурой не хвалился. Гостей он обычно выводил на хоры, начинал рассказывать про людей, благо они толпились тут же, покуривая в коридоре.
— Вот на того обратите внимание, — говорил он, — на того, костлявого и седого, в мешковатом костюме. Мой зам по науке. Светлая голова, отвага в мыслях необыкновенная. Но к горю его — отвага эта кончается на краю письменного стола. Глубоко не верит в свои силы, потому что никого не может убедить. Вот и приходится опекать его, идеи его подбирать и проталкивать… А собеседник его, в очках, лысый и упитанный, — из тех, кто умеет проталкивать. Знает, что сделать, как сделать, как расставить, с кем договориться. Поручить можно, что угодно: организуй мастерскую, организуй завод. Но давать задание надо порционно, поэтапно. О заводе не заикайся, испугается: «Нет-нет, что вы, что вы, сорвусь, оскандалюсь». Инициативен в каждой части, нет инициативы в целом. На себя приходится брать членение на этапы… А тот — горбоносый и узколицый — ничего не вытягивает и не вытянет. Зато у него кругозор. Мгновенно охватывает картину, видит все недочеты… и ни шагу вперед. Остроумие, дерзость, быстрота мысли — и скептицизм. Разрушительный ум, не конструктивный. Но в коллективе и скептики полезны. Пусть развенчивает радужные надежды, пусть выпячивает слабости. Наше дело: найти контрмеры… Как видите, всякие у нас находят место — вдумчивые и деловитые, активные и неактивные, скептики и мечтатели… Звонок? Да, перерыв кончился. Почему не расходятся? А у нас разрешено болтать. Но — смотря о чем! Есть три запретных темы: хоккей, моды и любовь. Рот раскрывается только для полезной информации. «Я узнал, вычитал, высчитал, пробовал, получилось…» О том, что не получилось, можно говорить тоже. И от неудачника польза. Он спотыкается на первом бугорке, предупреждает, что впереди не идеальная гладь. Взывает о помощи, всех заставляет думать. Дурак, задающий вопросы, полезнее умника, воображающего, что ему все понятно.
— А ваша заслуга — в создании коллективной науки? — обычно спрашивали журналисты.
— Ну, что вы, наука всегда была коллективной. Кто создал космогонию? Коллектив. Это общий труд Коперника — Бруно — Кеплера — Галилея — Ньютона и других. Кто создал атомную энергетику? Это коллективный труд Беккереля — Кюри — Резерфорда — Бора — Гана — Ферми — Жолио — Иоффе. Курчатова и многих других. Да, они работали в разных странах, в разное время, а мы — в соседних комнатах. Но работали все равно — коллективно.
— Но ваша роль все-таки? — настаивали журналисты.
Гурьянов запинался. Не от излишней скромности, он был не так уж скромен. Мало думал о себе. Не видел полезной информации в самоанализе. Ведь эту единицу не надо было обхаживать, вовлекая в работу.
— Я? Я — диспетчер, наверное, — говорив он. Направляю, кому на каком пути стоять, кому и когда трогать…
Итак, продумавши месяц, Гурьянов принес своему шефу, поздоровевшему от гималайского кислорода, диспетчерскую схему новой темпорологии.
Куда предлагал он двигаться? К индустрии. От пробирок к котлам, от лабораторий к заводам. Он говорил, что наука уже создана. Теоретики доказали на бумаге, что временем можно управлять, можно не только замедлять, но и ускорять его. Экспериментаторы доказали ускорение. Пора переходить от «пылинок» к предметам: переводить в ускоренное время аппараты, приборы, машины… а затем и человека.
Гурьянов наметил четыре пути. К успеху привел четвертый — ускорение времени в поле положительных зарядов…
И вот настал год, когда Гурьянов сказал:
— Товарищи, подходит очередь человека. Продумайте требования и тренируйте кандидатов.
Испытание было назначено на 12 апреля — в память о полете Юрия Гагарина.
В ночь на 12 апреля, в 2 часа 55 минут, Александр Куницын вошел в темпоскаф.
Читать дальше