Георгий Гуревич - Итанты (Таланты по требованию)

Так вот научились мы, итанты, глядя на уравнение, ощущать эту возможность легкого пути. Научились не одновременно: способные — быстрее, позже — средние, я — в числе последних. Но подогнал. И выпустили нас всех одновременно: шестнадцать парней и шесть девушек — первый выпуск, первая наша команда, когорта искусственно талантливых.

Поименно: Лючия, Тамара, Дхоти, Камилла, Венера, Джой, Семен, Симеон, Али, Перес, Ваня, Вася, Ли Сын, Ли просто, Линкольн, Нгуенг, Мбомбе, Хуан, Махмуд, Артур Большой, Артур Маленький и я — двадцать второй.

А Маша? — спросят меня, конечно.

Маша, представьте себе, не захотела пойти в школу талантов. Я недоумевал, уговаривал, упрашивал, обижался и возмущался. Маша оправдывалась как-то уклончиво, ссылаясь на головные боли и советы врачей, на то, что она не нашла себя, хочет еще поискать.

Я говорил:

— Если не нашла себя, зачем же отказываться от добавочных талантов, талант пригодится везде.

Я говорил:

— Мы же любим друг друга. Если любишь, надо быть вместе, использовать каждую возможность.

— Мы обязательно будем вместе, — уверяла Маша и нежно целовала меня, чуть прикасаясь, гладила теплыми губами. — Ты только не сердись на меня, Гурик. Не будешь сердиться, хорошо? Я не выношу, когда ты сердитый.

Я таял и обещал не сердиться.

А пошла Маша, к моему удивлению, в спорт. И стала тренером по художественной гимнастике, самый женственный вид спорта. И сравнительно скоро, меньше чем через год, вышла замуж за другого тренера — по прыжкам в длину, мастера прыгучести. Я узнал об этом в командировке на Луне (о Луне речь пойдет в дальнейшем); я кипел, я рычал, я лелеял планы оскорбления словом и даже действием. Но прежде надо было дождаться конца командировки и вернуться на Землю… А на Земле меня ждала записка, странная записка от Маши, сумбурная и невнятная, где были просьбы о прощении и уверения в искренней любви и ссылки на необходимую заботу о здоровье своем и будущих детей. И почему-то меня утешило, что Маша любила меня, хотя и вышла замуж за другого.

Много позже, не сразу, перечитывая и перечитывая эту записку, я понял логику ее поведения, подсознательную, а может быть, и сознательную. Маша с детства была больной девочкой, отсталой, слабенькой, и ей страстно хотелось быть нормальной, такой, как все, абсолютно обыкновенной, стать обыкновенной женой и родить нормального здорового ребенка. У нее вызывали опасения даже привитые ей сверхспособности, она решила не развивать их, не использовать, выбрала спортивную профессию, чтобы закалять и укреплять свое нормальное женское тело, предназначенное для рождения нормального ребенка. И мужа предпочла нормального, не перенасыщенного инъекциями ради дополнительных талантов.

Так что ее решение пришло от ума, не от сердца. Почему-то это меня утешало.

Первый наш выпуск был математический. И не только потому, что так удобнее было для школы талантов. Математики требовались срочно и в большом числе для обслуживания проекта «Луна».

Что такое проект «Луна» и зачем он нужен, в наше время никому объяснять не нужно, но пока я учился в школе, шла яростная дискуссия, нужна ли нам Луна, Луна или не Луна, и вообще следует ли людям покидать Землю и выходить в космос? И были публицисты и даже ученые, которые с пафосом доказывали, что проект «Луна» вреден и опасен, он оторвет умственный труд от физического, лишит науку и искусство живительной связи с мазутом и угольной пылью, детей разобщит с отцами, разрушит брак и морали нанесет неисправимый ущерб. Вообще земной человек рожден для Земли, счастлив может быть только на Земле, за ее пределами расчеловечится.

Вот уже и третье тысячелетие идет, а все не переводятся люди, боящиеся перемен, любых, всяческих.

Отчасти, может быть, они и правы. Любая перемена что-то дает и что-то отнимает. Если вы сожгли дерево в свечке, вы отогрелись, но дерево-то спалили. Вот ученые и взвешивали: Луна или не Луна? Но логика истории настойчиво уводила их в космические дали.

Еще в XVIII веке, как только зародилась промышленность, наметилось разделение жилья и заводов. Где строили их? На окраинах городов, за пределами городских стен. Естественно, только за стенами были свободные земли. Но и на окраинах заводы дымили, отравляли городской воздух желтым сернистым газом, черными угольными клубами, бесцветным угаром, всякой химией и радиоактивностью. И в XX веке горожане начали отгораживаться от заводских труб зеленой зоной, потом стали создавать целые области бездымные — курортные, лесные, предгорные, столичные. Все равно отрава спускалась в реки: плевали мы в колодцы, откуда пить собирались. И все равно газы, дым, пыль и тепло выбрасывали в атмосферу: воняли, извините за выражение, и вонью потом дышали. И грели, грели, грели воздух; грели суда, поезда, трактора, грузовики и авторолики; грела каждая печь и каждая градирня, каждый двигатель и каждый электроприбор. Атмосфера изнемогала от промышленного тепла, не успевала остывать по ночам. И портился климат, редели мои возлюбленные леса, ползли к полюсам пустыни и сухие степи. Выносить надо было куда-то промышленность.