Георгий Гуревич - Приключения машины

Мне стало стыдно за свое раздражение. Я вспомнил, что Алеша потерял больше всех. Вот он сидит одинокий и мысленно повторяет всю биографию своего механического ребенка. Когда-то машина была маленькой и ползала по аквариуму. Сколько изобретательности, энергии, усилий, сколько споров со всякими Волковыми потребовалось, чтобы вырастить ее и отправить в океан… навстречу гибели.

Но вот из тумана донеслись прерывистые гудки. Плавучая база подавала голос, подзывала нас. Вскоре появилась остроносая тень небольшого парохода. Сбавив скорость, катер осторожно приблизился к прыгающему борту. Матрос, стоящий на палубе, ловко поймал конец. И понимая наше волнение, капитан крикнул нам, перевесившись через перила:

— Нашли уже!

Все вместе и по очереди мы ходили в штурманскую будку, чтобы посмотреть на черное пятнышко. Так выглядела наша машина на небольшом экране локатора. Неподвижная, она ожидала нашей помощи на дне под пятикилометровой толщей воды, под зыбкими серо-зелеными неустойчивыми холмами. Но помощи мы не могли оказать. Именно эти холмы мешали нам. Океан развоевался, волны метались в суматошной пляске, пенные языки гуляли по палубе вдоль и поперек, ветер бил по лицу, рвал двери. Мы вынуждены были ждать и утешаться, глядя на черное пятнышко.

Буря бесновалась… а эфир был спокоен и беспрепятственно доносил до нас радиограммы. Волков слал приказы, настаивал принять срочные меры, ускорить темпы, обеспечить подъем машины, сохранить в целости материальную часть.

Только на третий день океан утих. Темпераментная пляска сменилась задумчивым покачиванием. Волны были, но совсем иного сорта — широкие, пологие, размеренные. Капитан счел погоду приемлемой, стрела подъемного крана свесилась над водой и тяжелый электромагнит бултыхнулся в воду.

Океан тут же стер его след. Воды сомкнулись, возобновили мерное раскачивание. Журчала лебедка, стальной канат скользил через борт. К пострадавшему шла помощь. Последнее действие трагедии разыгрывалось в глубинах. К сожалению, океан плотным занавесом скрыл от нас сцену.

Впрочем, мы могли видеть кое-что: два пятнышка на экране, одно побольше, почернее, — электромагнит, другое поменьше и не такое отчетливое — машину. Большое пятно тускнело и съеживалось, электромагнит уходил в глубину. Матрос у лебедки выкрикивал цифры: 3 000 метров, 3 100 метров…

Самое трудное началось у дна. Надо было подвести магнит вплотную, а он качался на пятикилометровом канате не в такт с движениями судна. Капитан долго маневрировал, прежде чем два черных пятнышка слились.

И вот они поднимаются вместе. Матрос снова выкрикивает цифры, но уже в обратном порядке. Вверх канат идет гораздо медленнее, наше нетерпение еще усиливает эту медлительность. Ползет, ползет из воды мокрая стальная змея. Только сейчас понимаешь, как много это — пять километров. А когда идешь по твердой земле — пять километров совсем рядом.

Осталось пятьсот метров… четыреста, триста. Весь экипаж на одном борту, так бы и пробили воду взглядом. Сто метров… пятьдесят, тридцать. Смутная тень намечается под водой — сначала что-то неопределенное, бесформенное. Но вот океан раздается, черный корпус электромагнита повисает в воздухе, вода сбегает с него каскадом. Теперь очередь машины. Сейчас она появится. Мы видим острый нос…

…А затем и весь корпус старого моторного бота с пробитым дном.

Добавочные поиски ничего не дали. Судно трижды обошло район вулкана (его нетрудно было найти с помощью эхолота), но никаких металлических предметов не обнаружило. Час за часом плыл наш пароход по глади океана и с каждым часом угасали надежды. И я начал понимать, что пора подумать о дальнейшем — о тех временах, когда, очистив совесть, мы вернемся на берег ни с чем. И однажды вечером я направился к Ходорову.

Дверь в каюту была приоткрыта. Подходя к ней, я услышал голос Сысоева:

— Не следует смягчать из вежливости, — говорил тот убежденно. — Какой он приятель для вас? Ведь это он со своими беспочвенными гипотезами толкнул вас на авантюру, подставив под удар такое прекрасное начинание. Напишите со всей прямотой…

— Кто толкнул на авантюру? — крикнул я, распахивая дверь.

К моему удивлению, Сысоев не смутился. Он посмотрел мне в глаза твердым, даже бесстрашным взглядом.

— Я вас имел в виду, — объявил он. — И я говорю вам открыто, Юрий Сергеевич, что вы — виновник катастрофы. И если Алексей Дмитриевич постесняется, я сам напишу в институт о вашем безответственном поведении.