Георгий Гуревич - Селдом судит Селдома

Может быть, он и прав был со своей стороны, литературный эксплуататор смерти. Но безжалостный Дик, глядя на его холеное лицо, рассказал, как сиделка ворочала отца, приговаривая: «Больного жалеть не надо. Больному от жалости хуже».

— Пожертвуйте одну тему ради вечной юности, — сказал он в заключение. — Две останутся: любовь и труд. Писатель был смущен.

— Ну хорошо, допустим, я пожертвую, — милостиво согласился он. — Хотя при чем тут я, я же не препятствую медицине. И вообще я проводник по тайникам души — так называют меня критики, — а вы толкуете о каких-то железках. Я не могу писать о железках, я разочарую читателей. Почему вы не обратитесь к специалистам?

Дик не мог не согласиться. И правда, специалист по тайникам души не обязан писать о тайнах физиологии. Согласился и только на лестнице придумал возражение. Писатель не обязан, но мог бы сделать что-то необязательное для спасения жизни чужих и своей. Видимо, Дик ошибся в своих расчетах. Не все люди на Земле согласны отдать половину имущества ради жизни.

«Почему вы не обратитесь к специалистам?» — спросил писатель. Честно говоря, Дик медлил не из лучших побуждений. Ведь патент у него был только французский.

Он опасался, что ученые подхватят идею, переиначат, назовут другими словами, а его, инициатора, оттеснят. Но ведь тут дело шло о счастье человечества. Дик пристыдил себя, подумал, что частью славы он может пожертвовать, поделиться с другим ученым… и пробился, не без труда, к видному биологу, очень деловитому, еще нестарому, коренастому крепышу, стриженному ежиком.

— Молодой человек, — сказал тот, не дослушав и до половины, — ко мне приходят многие с подобными предложениями. Обычно я отвечаю так: «Я тоже люблю порассуждать о политике, но делаю это за чаем в гостях. А пишу я только о том, что я знаю, — о биохимии. Разве вы биолог по специальности? Разве вы думаете, что люди напрасно учатся в университете пять или шесть лет?»

Этот разговор был только первым, за ним последовали десятки. Далеко не все ученые осаживали Дика так же нетерпеливо, чаще это было свойственно молодым. Старики приглашали Дика к столу, знакомили его с дочками, похлопывали по плечу или по коленке, уговаривали ласково, как больного:

— Вы, юноша (дружок, голубчик, батенька), больно уж торопливы. Человечество тысячи лет решает проблемы жизни и смерти. Лучшие умы не нашли ответа — Бэкон, Парацельс, Аристотель, Эпикур… Разве вы считаете себя талантливее Бэкона? Нескромно, юноша (дружок, голубчик, батенька). Открытия достаются тяжело, наука сейчас так сложна — синхрофазотроны, электронные микроскопы, спектральный анализ, парамагнитный резонанс. Юность самонадеянна. Я тоже в студентах был таким. Кончил, потом написал диссертацию, звание мне присвоили, одели черную шапочку в Кембридже. Двадцать лет (тридцать, сорок) терпеливо сижу в лаборатории… и не перевернул мира мизинчиком, не перевернул. А вы кто? Вы даже не студент в биологии. Нельзя же так нетерпеливо. Вени, види, вици!

«Но ведь я нескромен ради жизни, а вы скромно и терпеливо не боретесь со смертью», — думал, а иногда и говорил в глаза Дик.

И не сразу он понял, что специалисты, и резкие и ласковые, просто не слышат его. Его слова не пробиваются сквозь их барабанную перепонку. Они смотрят раздраженно или терпеливо, а про себя думают: «Кто этот Селдом? Недоучка, бухгалтер какой-то. Чему он может научить меня, профессора? Что он может сказать, кроме глупостей?»

Позже, когда Дик жаловался на ученых своему новому другу Горасу Джинджеру, журналисту, едко-циничному на словах и шумно-восторженному на страницах газеты, тот хохотал долго и преувеличенно:

— Святая наивность! Конечно, тебя не слышали. А услышали бы, все равно ничего не сказали бы. Ведь это биологи только по названию. На самом деле это специалисты по шерсти, по почкам, по вакцинам или по биографиям великих биологов девятнадцатого века. Да и что скажет о жизни знаток овечьей шерсти? Он о жизни ничего не читал со студенческой скамьи. Вот он глядит на тебя и думает: «Мне о жизни и смерти нельзя высказываться. Это вторжение в чужую область, нарушение научной этики. Тут я некомпетентен. Ошибусь, подорву свой авторитет. Сплетни пойдут: профессор, а ведет себя несолидно…»

— А что важнее — сплетни или вечная юность?

— Да ведь юность эта — журавль в небе, а тут синица в руках профессорское жалованье, конверт каждую субботу, лекции, консультации, учебники, статьи… Ты поищи биолога, специалиста по жизни, не по отметкам в зачетной книжке.