Анатолий Королев - Блюстители Неба

«А по ро не хо?» – давил на нерв Мазила. Из-за стычки с чужаком ребята не обратили особого внимания на взрослого человека, который зашел на корт. Зашел и вздрогнул: с противоположной стороны к металлической сетке подбегал страж. Батон легко узнал его издали, это был тот самый голубоглазый любитель виндсерфинга, спаситель на зиккурате, собеседник на Селенире, его вечный страж с зеркальцем на лбу. Скользнув сквозь ограду, словно ее и не было, он остановился на противоположной стороне корта. Оба напряженно смотрели друг на друга. По спине Романа пробежал холодок – он был абсолютно беззащитен, но страж медлил. Почему? Ребята насторожились.

Призрачная вспышка озарила местность. В воздухе побежали от пылающей точки радужные концентрические волны, волны от огненного камня, брошенного в земное небо. Солнечная капля стекла по небосводу и зависла прямо над головами мальчишек – небольшая яйцеобразная ракета с острым носом, скорее похожая на космическое шапито, чем на ракету. Сходство с шапито дополнял странный балкончик, торчавший из обшивки на манер старинного райка. Ракета остановилась на расстоянии двух метров от земли. Из хвостовой части вытянулась тонкая стальная ножка и уперлась в асфальт. Полет закончился, но радужные райские кольца не погасли, мерно пробегая по земле, по пыльным кустам, по лицам цветными пористыми полосами.

Мальчишки стояли, окаменев от изумления. Мазила – далее с открытым ртом. Только страж не обращал на ракету никакого внимания и продолжал сверлить глазами Батона, тяжело дыша и нервно дергая рукой цепочку на шее. «Оставь его!» – сказал невидимый голос. Или этот голос послышался?

С каким-то домашним сказочным скрипом распахнулась дверца в обшивке, и на балкончик вышел он – Пришелец. «Привет, папашка!» – истерично выкрикнул Умник в мертвой тишине чуда. Ему никто не ответил. Пришелец шагнул к балконным перильцам. Но куда подевался его тогдашний мятый чаплиновский котелок, рыжий парик циркового буффона, целлулоидный нос на резиночке, смешной алый шарик?.. Ничего клоунского не было в этом торжественном облике мага, в ниспадающей до пят блескучей черноатласной хламиде, в сахарного цвета колпаке звездочета, лицо которого было скрыто за бесстрастной золотой маской с глубокими прорезями для глаз и надменно сжатым лепным ртом. (Выходит, я попал не совсем в то прошлое, подумал Батон.) Пришелец простер над землей руку в золотой перчатке и сказал патетическим глухим голосом:

– Здравствуй, ученик, наконец-то ты здесь.

Этот голос и повелительный жест были обращены к нему, к Роману Толстову по прозвищу Батон, ставшему взрослым. И с балкона прямо к ногам спустилась узкая эскалаторная лесенка. Не колеблясь, Роман сделал шаг на ступеньку, которая мягко понесла его вверх на балкон, где уже никого не было, в черный проем отверстой двери; он еще успел оглянуться и увидать, что страж сзади бредет среди окоченевших скульптурок: Пузо, Мазила, Головастик, Умник… Батон и делает что-то ужасное с их лицами, превращая удивленные детские рожицы в неподвижные личины. «Стирает увиденное,– подумал Роман,– значит, Великих Мальчишек не будет». Движущаяся лестница несла его сквозь черную трубу, длина и глубина которой никак не соответствовали внешнему виду такого небольшого яйцеобразного предмета с хилым балкончиком. Ах! Труба кончилась, и человек вылетел под своды колоссального крестообразного пространства, которое он принял сначала за циклопический готический храм и который – как он понял позднее – был грандиозной мыслекопией Земли, пластической квинтэссенцией ее духа, титаническим слепком и образом человеческой мысли. От размаха и масштабов полого креста захватывало дух. Вверх, и вниз – насколько хватало силы человеческого взора – уходили бесконечные стены, то отполированные до блеска, то вдруг взбухающие циклопической лепниной из миллиона единиц – другого слова не нашлось – земной красоты, и человек сейчас летел в невесомости над мраморным океаном волн, водоворотов, взлетающих гребней, в которых глаз внезапно различал безглазые лица, торсы, античные статуи, руки, головы коней, тритонов, складки алебастровых одежд, рыб, и душа вздрагивала. В центре этого нечеловеческого храма – на перекрестье креста – висел голубой шар Земли, и Роман не мог понять, что это – объемная модель или сама планета? космический шар, увиденный с лунной высоты?

В свободном невесомом падении он медленно приближался к его поверхности, окутанной белым дымом облаков, сквозь которые просвечивали синие бока Колумбийского и Тихого океанов, полярные шапки, коричневатые глыбы Евразии, каменный порог Гималаев. Земля казалась пустой. Внезапно пространство перевернулось – Батон оказался на внутренней стенке креста, он шел по бесконечному шахматному полу, отражаясь дымной глубокой струей в полированной черноте; Земля находилась уже не внизу, а висела вдали голубым горбом над идеальной линией паркетного горизонта, клубилась там млечными боками, тихо вращаясь вокруг оси, похожая скорее на глобус исполинских размеров, подсвеченный изнутри солнцем, чем на реальную объемную планету. Космический холм впереди неярко озарял необъятное пространство внутри предмета – другого слова опять не пришло на ум – трепетным магическим светом. Его влекла неведомая сила, и у силы была цель. Шахматная плоскость перешла в скользкий мраморный матовый пол. Роман заметил впереди, в бесконечно-идеальной пустыне, неясно очерченную фигуру. Архонт Земли стоял к нему спиной, и, заслышав громкие шаги, полуобернулся и сделал предостерегающий знак рукой в золотой перчатке: тише. Бесстрастная маска по-прежнему скрывала его лицо, этот лик тьмы. Но жест его был таким живым, лишенным всякой механистичности, земным и человеческим. Архонт был выше Батона на две головы; они стояли перед закрытым деревянным алтарем как бы в некоем помещении, и алтарь висел как бы на некоей стене, очертания которой пусть слабо, но просматривались в полумгле. «Тсс,– молча «сказал» архонт,– это поморский музей в Гданьске… мой любимый алтарь Мемлинга».