Лоренс Даррелл - Бальтазар (Александрийский квартет - 2)

"Еще я думаю, он очень страдал от всей той "грязи, что летит из-под колес жизни", - цитирую его же. Он, как мог, старался не вляпаться, он сдирал грязь вместе с кожей. И что теперь - позволить Жюстин с ее бешеной сворой страстей и неразрешимых проблем оседлать себя и увести в гнилой угол так называемых "личных чувств", смрадную топь которых он уже успел оставить позади? "О Боже правый, да ни за что на свете!" - сказал он себе. Ну, видишь, какой он был дурак?"

"Его жизнь была - полноводный поток, и далеко не однообразна: он, скажем, занимал какие-то посты в одной из политических служб Foreign office* [Британское МИД.] - на контрактной основе, - кажется, дело в основном касалось каких-то отношений в области культуры и искусства. Благодаря этой своей работе он изрядно поездил по свету и свободно говорил по крайней мере на трех языках. Он был женат и имел двух детей, хотя с женой давно уже разошелся, - кстати, стоило завести о ней речь, и он тут же начинал заикаться и путаться в словах, - впрочем, насколько мне известно, он состоял с ней в весьма оживленной переписке и во всем, что касалось отправки ей денег, был щепетилен до крайности. Что еще? Да, его настоящее имя было Перси, и он весьма переживал по этому поводу: мне кажется, из-за аллитерации; отсюда и другое имя, Людвиг, на обложках его книг. Ему всегда льстило, если критики начинали прозревать в нем немецкие корни".

"Что более всего восхищало и пугало в нем Жюстин - его чуть ли не презрительное неприятие Арноти и этой его книжки, "Mнurs". Здесь он, заметь, тоже перегнул палку - ведь на самом-то деле книга ему нравилась, и даже очень. Но ему нужна была палка, чтобы "учить" Жюстин время от времени, и он говорил о ее бывшем муже как о "зануде надзирателе из психоаналитической каталажки со связкой ржавых комплексов у пояса". Это ее, надо сказать, просто восхищало. Она, видите ли, нашла наконец умного человека, который не сыпал направо и налево фрейдистскими терминами и не таращился на нее в микроскоп. Конечно же, Персуорден, дурашка, просто пытался таким способом побыстрей от нее отделаться, однако способ он нашел не самый удачный. И все же я, как врач, не могу не признать положительного терапевтического эффекта сильных нервных потрясений (е.g. серьезных оскорблений) в тех случаях, когда медицина бессильна. Пожалуй, и в самом деле, сумей Жюстин всерьез заинтересовать его собой, он многому мог бы ее научить. Странно, не правда ли? В некотором роде он действительно был тем мужчиной, который ей нужен; но ты же знаешь, есть в любви такой закон - так называемый нужный человек всегда приходит слишком рано или же слишком поздно. В случае с Персуорденом: он так внезапно лишил ее своих милостей, что у нее даже не было времени по достоинству оценить всю мощь его личности".

"Однако это случилось позже; в то время он еще вовсю издевался над ней на неповторимом своем английском или на столь же неповторимом французском (было у него несколько излюбленных неологизмов, которые он эксплуатировал без зазрения совести, - вроде существительного bogue, образованного от bogus* [Если прилагательное, то - "фальшивый", если существительное, то "машина для чеканки фальшивой монеты". Новообразованное слово близко созвучно французскому vogue - "известность, популярность, мода", а также английскому bog - "болото, трясина".]; c'est de la grande bogue зa* [Вполне в духе bogue (фp.).] или what bloody bogue* [Эта чертова bogue (англ.).]), он обижал ее, чтобы - если позволительно такое выражение - помешать ей "вступить в силу". Я, надо сказать, едва удерживаюсь от смеха, стоит мне только вспомнить о его наивных усилиях: можно было с тем же успехом пытаться помешать вступить и силу равноденствию, она ведь не намерена была прекращать эксперимент, пока не выжала из него все до капли. Чисто еврейское хищничество! Персуорден оказался в роли Доктора Фостера из старого детского стишка".*

[Доктор Фостер

Отправился в Глостер,

Весь день его дождь поливал.

Свалился он в лужу,

Промок еще хуже,

И больше он там не бывал.

(Перевод С. Маршака.)]

"Ей показалось, что именно в способности с легким сердцем отказываться от любой привязанности и кроется секрет его - как бы выразиться поточнее душенной свежести, что ли. Прежде ей не доводилось встречать мужчин, способных, раз ее узнав, спокойно пойти себе дальше. Целая гамма новых чувств и оттенков чувств - роман с человеком, столь необычным. (Не есть ли все написанное плод моей фантазии? Нет. Я хорошо знал их обоих и с каждым из них говорил о другом.) А еще - он мог заставить ее смеяться, а заставлять женщин смеяться - это все равно что играть с огнем, они ведь ценят смех превыше всего - после страсти. Итак - фатальное стечение обстоятельств! Нет, он не был так уж не прав, когда сказал своему отражению в зеркале: "Людвиг, ты псих еси!""