Лоренс Даррелл - Бальтазар (Александрийский квартет - 2)

""Пусти, ради Бога!" - возопила она наконец, решив вести себя так, будто она в ярости. Она за ним не поспевала. Он успел напасть и отойти назад, а ум ее, так сказать, все еще дремал.

"Ты что, не хотела со мной переспать? Значит, я ошибся!""

"Она посмотрела на него в упор, слегка ошарашенная выражением притворного раскаяния на его лице. "Нет, конечно нет. Да". Где-то у нее внутри рефреном звучало: "Да, да". Привязанность без отпечатков пальцев нечто столь же простое, как плыть под парусом или нырнуть где глубоко. "Дурак!" - вскричала она и вдруг ни с того ни с сего, сама удивившись, рассмеялась. Только ли нахрапом он взял ее? Не знаю. Моя точка зрения - это всего лишь моя точка зрения".

"Она, сама для себя, объясняла позже его поведение тем, что секс для него по природе своей ближе всего стоял к смеху - свободный ото всякой обусловленности, ни святой, ни профанный. Сам Персуорден писал, что считает секс комичным, божественным и низким одновременно. Но у нее никак не получалось расставить все точки над i, найти точное определение, она ведь любила точные определения. Сказав ему в тот раз: "Ты погряз в промискуитете, совсем как я". - она получила в ответ злую и даже с яростью произнесенную фразу. "Идиотка, - ответил он ей, - у тебя душа клерка. Для тех, кто любит поэзию, не существует такой вещи, как vers libre* [Вольный стих, верлибр (фр.).]". Этого она не поняла".

""Ты ведешь себя как впавшая в благочестие старая грешница, этакая подушечка для иголок, и мы все обязаны попеременно втыкать в тебя ржавые булавки восхищения", - сказал он резко. Позже, в дневнике, он сухо добавил: "Свет яркой личности манит мотыльков. И вампиров. Художники всех стран, запомните это и будьте бдительны!" И грубо выругал за неосторожность свое отражение в зеркале: в который раз эгоизм и любопытство подложили ему свинью, и самую что ни на есть ненавистную - интимную связь. Но он увидел в лице Жюстин спящей, как проглянул вдруг ребячливый жилец ее души, "известковый отпечаток папоротника в толще мела". Ему показалось, что именно таким должно было быть ее лицо когда-то, в ее самую первую ночь. Волосы спутаны, разбросаны по подушке, как взъерошенный черный голубь, пальцы как усики какого-то растения, теплый рот, сонное дыхание; теплая, как фигурный торт, только что из духовки. "А, черт!" - вскричал он в голос".

"Затем он снова ругался, про себя, лежа с ней в постели в гостинице, переполненной александрийскими знакомыми, которые могли в любой момент перехватить неосторожный взгляд или жест и увезти сплетню с собой в Город, откуда они сегодня утром отбыли вместе. Ты ведь знаешь, Персуордену было что скрывать. Он был не тем, за кого себя выдавал. И в то время ему совсем не улыбалось испортить отношения с Нессимом. Чертова баба! Я так и слышу его голос".

""Ecoute...""

""Rien - silence"".

""Mais chйri, nous sommes seules".*

["Послушай..."

"Стой - помолчи".

"Но, дорогой, мы одни" (фр.).]

Она - все еще в полусне. Быстрый взгляд на дверную защелку. Она вдруг почувствовала приступ раздражения: эти его мещанские страхи. Кого он ждал, кого боялся - шпионов, мужа?"

""Qu'est-ce que c'est?""

"Je m'йcoute moi-mкme"".*

["В чем дело?"

"Я слушаю себя" (фр.).]

Желтые глаза без следа божественной мудрости; он был как высеченное в скале изображение бога, стройного и со взъерошенными усиками. Прошлые жизни? "Le cнur qui bat".* ["То сердце, что бьется" (фр.).] Он насмешливо процитировал популярную песенку".

""Tu n'est pas une femme pour moi - pas dans mon genre"".* ["Ты не та женщина, что нужна мне, - совсем не в моем вкусе" (фр.).]

"И она поняла, что должны чувствовать побитые собаки: всего лишь минуту назад он целовал ее, требовательно, почти назойливо, и дрожь боли сменялась дрожью наслаждения, но требовательность эта - теперь она знала - была не от него самого, а от его неудовлетворенной страсти".

""Что тебе от меня нужно?" - сказала она и ударила его по лицу - затем лишь, чтобы ощутить жгучую боль ответной пощечины - как облачко ледяных духов из пульверизатора. И снова он принялся валять дурака, пока она не рассмеялась - против воли. Все это ты мелеешь найти в третьем томе: тот эпизод с проституткой - один в один. Я случайно наткнулся на нужную страницу".

"Причудливый перевод чувств в жесты, искажающие смысл слов, и сами слова, искажающие смысл жестов, это смущало ее, сбивало с толку. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил, смеяться ей или плакать".

"Что касается Персуордена, то он вслед за Рильке считал, что ни одна женщина не способна добавить ни грана к единой на века полноте Женщины, и каждый раз, едва лишь возникал на горизонте призрак пресыщения, сбегал в мир грез - истинное поле бранной славы каждого художника. Может, потому он и показался ей несколько холодным и бесчувственным. "Где-то глубоко внутри тебя сидит маленький грязный англиканский поп", - бросила она ему, и он пару минут мрачно размышлял над ее словами, а потом ответил: "Может быть". И, помолчав немного: "А тебя природа обделила чувством юмора, и потому ты враг всякой радости. Враг - с большой буквы. Любой шаг, любое чувство для тебя - как предумышленное убийство. Я - в гораздо большей степени язычник". И он рассмеялся. Ничто так не ранит, как полная искренность".