Лоренс Даррелл - Бальтазар (Александрийский квартет - 2)

Не довольно ли сказано об Александрии? Должен ли я опять переболеть снами о Городе и памятью о его обитателях? А я-то думал, что все мои сны уже оправлены в бумагу, прочно прикованы к ней, что сейфы моей памяти наглухо заперты. Вам кажется, я себе потакаю, не так ли? Это вам только кажется. Случайность из случайностей, дуновение ветра - и снова все приходит в движение, я выхожу на прежнюю дорогу. И память ловит собственное отражение в зеркале.

* * *

Жюстин, Мелисса, Клеа... Нас и правда было немного - неужели недостанет книги, чтобы разделаться со всеми разом? Вот и мне казалось - достанет. Обстоятельства и время разметали нас, круг разорван...

Я поставил себе задачу: попытаться снова обрести их в слове, хотя бы только властью памяти расставить вновь по брошенным в спешке постам на бастионах Александрии, в глубоких траншеях времени. Я думал только о себе. И, поставив финальную точку, я вдруг почувствовал, что ключ повернулся и кукольный дом наших страстей и поступков пришел в движение. Мои друзья, мои любимые женщины перестали быть людьми из плоти и крови, обернувшись раскрашенными переводными картинками, над которыми старательно трудился я же. Подобно вытканным на гобеленах фигурам, они были двухмерны и населяли не Город, нет, - мои бумаги. Я писал их словами, и, подобно словам, они остались бесплотны. Что же заставило меня обернуться?

Но если хочешь идти вперед, сперва научись возвращаться: я ведь не соврал о них ни единым словом, отнюдь. Просто я многого не знал, когда писал. Я смог лишь набросать эскиз - так восстанавливают картину ушедшей цивилизации, имея перед глазами лишь несколько разбитых ваз, табличку с письменами, амулет, десяток человеческих скелетов, улыбку золотой погребальной маски.

* * *

"У наших жизней вместо фундамента, - прочитал я у Персуордена, две-три фундаментальные условности. Наша точка зрения на мир зависит от положения в пространстве и во времени - вовсе не от личной нашей уникальности, как бы нам того ни хотелось. Так что любая интерпретация реальности предопределена исходной точкой. Пару шагов к востоку или к западу - и вся картина меняется". Что-то в этом духе...

Что до человеческих характеров, идет ли речь о реальных людях или о персонажах, - таких зверей в природе нет. Всякая душа по сути есть муравейник противоречивых побуждений. Личность как нечто единое и стабильное - иллюзия, но иллюзия необходимая, если уж нам суждено любить!

Что же остается неизменным... к примеру, предсказуем робкий поцелуй Мелиссы (неумелый, как первопечатная книга) или нахмуренные брови Жюстин и тень от них на сверкающих темных глазах - глазницы сфинкса в полдень. "В конце концов, - пишет Персуорден, - все окажется истинным, и о каждом из нас. Святой и Грешник - товарищи по несчастью". Он прав.

Я изо всех сил стараюсь не утратить веру в себя как в реальность...

* * *

Выдержка из последнего письма, полученного мной от Бальтазара: "Часто думаю о тебе, и не без толики мрачного юмора. Ты удрал на свой остров, прихватив с собою - как тебе кажется - все, что касается нас и наших жизней. Не сомневаюсь, теперь ты вершишь над нами свой бумажный суд, все писатели одинаковы. Я бы хотел взглянуть на результат. Должно получиться нечто похожее на истину: я имею в виду ту расхожую монету, которой я могу насыпать тебе по горстке на каждого - включая и тебя, не сомневайся. Или истину в духе Клеа (она в Париже и уже перестала мне писать). Я так и вижу тебя, мудрую голову, склонившуюся над "Mнurs", над дневниками Жюстин, Нессима и пр., ты уверен, что истину следует искать именно там. Чушь! Чушь! Дневник последний источник, к коему следует прибегать, если хочешь узнать о человеке правду. Ни у кого не хватает смелости выложить все до конца - на бумаге: по крайней мере там, где речь заходит о любви. Знаешь, кого Жюстин любила в действительности? Тебе-то казалось - тебя, не так ли? Покайся!"

Я ответил ему - просто отправив на его адрес увесистую стопку бумаги, выросшую мало-помалу под медленным моим пером. Ничтоже сумняшеся я озаглавил ее - "Жюстин", хотя "Cahiers"* ["Тетради" (фр.). Здесь и далее прим. переводчика.] подошло бы не хуже. С тех пор минуло шесть месяцев благословенное молчание. Я радуюсь: раз мой критик молчит, значит, я удовлетворил его.

Не могу сказать, чтобы я забыл о Городе, я просто позволил своей памяти выспаться. Хотя, конечно, никуда она не делась и навсегда останется со мной - как мираж, знакомый многим путешественникам. Однажды Персуорден описал это явление природы:

Читать дальше