Дмитрий Колосов - Воин

Они мечтали создать царство любви, где люди любили бы друг друга. И прекратились бы войны, и раздоры, и исчезла первобытная жестокость. Они мечтали построить царство Счастья. Но, возомнив себя мудрыми богами, пришедшими облагодетельствовать дикого человека, они не познали самого главного — человеческой сути. Они не смогли проникнуть, да и не хотели, в душу человека — злобную, жестокую, переполненную страстями и желаниями. Они полагали, что человек — комок глины, из которого можно вылепить все, что заблагорассудится, но тот имел вполне оформленное естество, переделать которое оказалось нелегким, а скорее — даже невозможным делом. Люди восстали против этих богов и уничтожили созданное ими царство Разума, которое так и не стало царством Любви и Счастья.

Стихия дикого бунта столкнулась с гармонией, созданной богами, породив невиданный катаклизм, который поставил человечество на грань гибели. Подобных катастроф не случалось ни прежде, ни в последующем. Погибли мириады людей, а уцелевшие вернулись к дикости и пребывали в этом состоянии множество лет, пока уцелевшие во время хаоса боги вновь не вернулись на землю. На этот раз их было всего шестеро, все прочие погибли…

— Учитель! — воскликнул Павсаний. — Неужели и боги смертны?

— Все рано или поздно приходит к концу. Бесконечна лишь Вечность, которая есть не что иное, как непрерывно борющиеся между собой Хаос и Космос. Боги собрались на совет, но в этот раз не было в их рядах единства, как прежде. Каждый видел новый мир по своему. И тогда они порешили разделить земные пределы. Один, самый могущественный, взял себе бесконечные степи. Другому, такому же властолюбивому, достались земли у моря. Третьему — равнины севера. Прочие не пожелали властвовать над людьми, считая, что человек должен сам определить путь, по которому пойдет.

Принимая вновь под свою власть землю и море, боги поклялись придерживаться определенных правил, преступать которые они были не вправе. Главным из них было обязательство не строить всеземного царства, где один народ будет походить на другой, все будут говорить на моноязыке и поклоняться общему богу. Именно так было в Золотом веке и это привело к страшной катастрофе. Люди отныне должны были жить сами по себе, а боги — лишь вправе указывать им наиболее краткий путь к Счастью.

Заключенное соглашение было скреплено взаимными клятвами. Те, что решили быть богами, создали себе помощников, использовав для этого энергию космоса, и принялись строить свои миры. По сути это была игра, в которой участвовали целые народы; участвовали нередко против своей воли. Долгое время правила этой игры соблюдались. Боги-демиурги — так стали называть тех, кто строил свой мир — вмешивались в дела людей ровно настолько, чтобы не сбить их с предназначенного Судьбой пути. Те же, кто добровольно отказались от власти над миром, занимались тем, что было им по душе. Один стал отшельником, второй воевал, третий путешествовал. Но пришел день и демиурги, охваченные жаждой власти, пожелали установить полное господство над человеческим миром, объединив разноязыкие народы и подчинив их своей злобной воле. Эта воля зародилась в недрах Востока и черной чумой начала расползаться по миру. Возникли огромные воинственные империи, запылали пожары, пролились реки крови. И все это вновь, как и много столетий назад, делалось во имя великой целы — сделать человека счастливым. Те, кто отказались от власти над миром, хорошо помнили к чему все это тогда привело. Они объединили силы и стали бороться с захватившими власть демиургами. События, участниками которых мы являемся, есть часть этой борьбы.

Философ замолчал, ожидая реакции своих слушателей. Ученик безмолвствовал, а спартиат задумчиво выдавил:

— Вот бы нам такое оружие, какое имели боги Золотого века. — Это было единственное, что запало в душу воину. Эмпедокл посмотрел на него и захохотал. До слез. Затем внезапно посерьезнел. В этот миг тоненько тренькнул невидимый звоночек — дз-зинь! Еврит посмотрел на Павсания, тот в свою очередь на философа. Эмпедокл остался невозмутим, словно ничего не расслышал. Рассеянно катая по столу финиковую косточку, он произнес, обращаясь к Евриту:

— Насколько я понимаю, ты доверенное лицо Леонида. — Заметив удивленное выражение, появившееся на лице спартиата, философ добавил: