Эйв Дэвидсон - Сын Неба

Но стоило им только разорвать свои одеяния по швам, стоило только высыпаться на землю целой груде самоцветов, как все насмешки тут же сменились уважительным изумлением. Все поняли, что братья Поло славно пожили при монгольском дворе. А вот болезненная супруга Никколо Поло пожила не очень славно, и радость возвращения домой обернулась скорбью, когда Никколо узнал о ее смерти. От их брака остался единственный сын, Марко, - тогда еще пятнадцатилетний подросток с каштановыми кудрями...

"Также: шестнадцать армилов, сработанные из наилучшего красного золота, инкрустированного розочками из яшмы и халцедона, усеянного бриллиантами размером с сустав среднего пальца только-только отнятого от груди младенца. Ценою же каждый армил: в доход меж праздником Крещения и днем святого Иоанна, считая за два года, от портового города, способного принимать суда не более шести футов осадкой..."

Воистину славное утешение находил мессир Никколо в самоцветах. Ибо свое состояние можно носить при себе - и, в отличие от волос или бороды, краски его не пропадут никогда...

Пронизывающие ветры воспоминаний свистели и в голове мессира Маффео Поло, седобородого брата Никколо и дяди Марко. Маффео также снилось то, в чем он находил наибольшее отдохновение, - еда. Снился ему свежевыпеченный пшеничный хлеб и нежнейшие голуби, поджаренные в растопленной деревянными поленьями печи Палаццо ди Поло; поданные, как полагается, с добрым красным вином и гарниром из изюма и диких грибов с ароматными восточными пряностями.

А ведь как раз дьявольский соблазн нажиться на этих проклятых пряностях и занес их в языческие земли! Но рис здесь по вкусу походил на песок, из пшеничной муки выпекали каких-то червей, а мясо поливали омерзительным черным соусом из соленых соевых бобов...

- Вы уже откушали? - приветствовал их во время путешествия по очередному повелению великого хана кланяющийся хозяин постоялого двора с улыбкой до ушей. - Надеюсь сегодня вечером порадовать вас молочным супом из козьего желудка. Поверьте, благородные господа, - мы его не каждый вечер готовим.

- Марон! Сегодня, стало быть, такая баранина! - проворчал Маффео, чувствуя, как по мере исчезновения снов о жареных голубях с хрустящей корочкой, горячем пшеничном хлебе и добром красном вине Терра-Фирмы к горлу его подступает тошнота...

Любезнейший хозяин постоялого двора, несколько растерявшись, сказал, что, если благородные господа пожелают, можно приготовить суп из овечьего рубца. Хотя многие благородные господа, несомненно, предпочли бы козий желудок.

- Что-то ты, братец, становишься больно разборчив, - заметил Никколо. А ведь совсем недавно ты с аппетитом сожрал бы своего собственного жареного пони!

Марко же напомнил дяде, что - не считая, быть может, сезона пахоты - и "там, дома", никто не стал бы воротить нос от козлятины. Суп они, впрочем, все-таки пропустили. Рубец порой бывал нежен, но порой так тверд, что зубы сломаешь.

Оживленная болтовня под висячим фонарем душной чайной резко оборвалась при входе иноземцев - и тут же возобновилась, причем еще оживленнее. Ибо в доброй компании катайцы вовсе не слыли людьми особо молчаливыми или сдержанными. Как, впрочем, и венецианцы.

В углу тихо стоял мальчуган с бритой головой и узлом на макушке. Для быстрейшего удовлетворения природных потребностей на штанах его сзади имелся вырез. Парнишка был почти незаметен - не считая тех мгновений, когда он делал шаг вперед и похлопывал ручонкой чайник, проверяя, достаточно ли он теплый. Если чайник остывал, мальчуган стремглав бросался на кухню за новым. А мессир Маффео Поло тем временем хмуро поедал песчаный рис, пшеничных червей и соленую требуху. Мечталось же ему о жареных голубях и свежевыпеченном пшеничном хлебе.

Придворному мудрецу ученому Вану, молодому татарскому рабу Петру, странствующему варягу Оливеру, крылатому сфинксу жарких пустынь, монгольским и татарским конникам - всем, всем им продували головы ветры воспоминаний. Путники спали под пещерами Гневной и Мирной Памяти, что увенчивали рыбовидную скалу, - и видели сны о своих языческих землях, кричали на своих языческих языках. Спокойного сна не удостоился ни один...

30

Сяо-го: Переразвитие малого.

Гром грохочет над облачными горами Запада.

Прародительница летящей птицы долее не поет.

Оставив далеко позади лесистую часть склона, отряд уже взбирался там, где не росло ничего, кроме сероватого лишайника, ковром устилавшего голые скалы. Путники взобрались выше облаков, клубившихся далеко внизу. Выше круживших под ними соколов и пустельг. Небо здесь было кобальтово-синее, а воздух предельно чист и сух. Губы путников запеклись, волосы потрескивали от разрядов крошечных молний. Не взобрались ли они уже и выше самого воздуха? Ибо, несмотря на отчаянные вдохи, их бешено колотящимся сердцам и раздувающимся легким мало было толку от разреженной атмосферы.