Андрей Имранов - Вопрос экономической целесообразности

Я слишком редко выходил наружу, и все эти тонкости прошли мимо меня, но кое-что я слышал. Поначалу, говорят, частота на Луне была открытая и одна у всех. Пока народу было мало, было удобно. Потом стало слишком шумно, вдобавок на лунной орбите появились спутники, которые, кроме всего прочего, повадились слушать радиопереговоры конкурирующих компаний. И теперь на каждом лунном прииске частота своя и разговоры кодируются. Проблема решена, никто не чувствует неудобств, пока на прииске не появляются гости. Для таких случаев есть резервная частота, но чтобы переключить на нее встроенную в скафандр рацию, из скафандра надо вылезти. В новых моделях, говорят, можно переходить на резервную частоту, нажав подбородком кнопку, вот только появятся здесь эти модели не раньше, чем старые скафандры придут в полную негодность. Все тот же вопрос экономической целесообразности, черт его подери. Теперь странная жестикуляция водителя стала мне понятна. Я-то думал, он просто руки разминает. Хотя, мог бы и сам подойти, тяжело, что ли, зад от сиденья оторвать? Я подошел к машине и наклонился к водителю так, чтобы стекла наших шлемов соприкоснулись. С непривычки (а откуда взяться привычке) немного не рассчитал движения и «поцелуй» получился крепковат - скуластое плохо выбритое лицо, слегка искаженное двумя сферическими стеклами, недовольно поморщилось. Негромкий, странно звенящий голос произнес что-то непонятное, судя по тону, ругательство.

- Извините, - сказал я, - Захария Ковальски, психолог. Можно Зак.

- Володя, - отозвался водитель, - Ковальски, говоришь? А ты, случайно, не русский?

- Мой прадед был из Польши. Эмигрировал в двадцать седьмом году.

- Понятно, - водитель кивнул, - ты наверняка на наших машинках еще не катался, поэтому тебе короткий инструктаж. Встаешь на сетку, вставляешь ступни в крепления... Я повернул голову, чтобы увидеть эти крепления и нечаянно оторвал свой шлем от шлема Володи. Голос тут же пропал, как выключенный. Посмотрел на скептическую ухмылку собеседника и осторожно восстановил контакт.

- Не отлепляйся, потом посмотришь. Так вот, ставишь ноги в крепления до щелчка. Чтобы отцепиться, надо наклонить ногу в сторону, поэтому в дороге стой ровно. Держись за поручень и держись, как следует, дороги здесь ненамного лучше, чем под моим родным Орском, даром, что дорожных служб никогда не водилось. Это - первое. Второе: мы не сразу к себе поедем. Сначала заскочим на Коперника, заберем там двоих, а уж потом - домой. Так что экскурсия займет часа полтора. Тебе воздуха хватит? Я забеспокоился.

- Хол, - сказал я, - ты меня слышишь?

- Слышу, - отозвался Хол, - все нормально, у тебя два полных баллона, хватит часа на три. Не волнуйся.

- Хорошо, - сказал я, - еще что-нибудь, Володя?

- У меня все. Если есть вопросы у тебя, задавай сейчас, в дороге я тебя не услышу.

- Нет... хотя, скажи, зачем вам понадобился психолог? Володя помрачнел.

- Люди у нас с ума сходят, вот зачем.

- Печально, но у вас же свой должен быть, нет?

- Наш - одним из первых с катушек съехал. Ладно, время дорого, если больше вопросов нет, поехали, - и он отодвинулся, разрывая контакт. Хол удивленно присвистнул у меня в наушниках. А я - я не сильно удивился. Психологи - те же люди. Большинство обывателей считают, что уж кто-кто, а психологи умственным расстройствам не подвержены в принципе, но это не так. Быть психологом, не значит не иметь в голове тараканов. Быть психологом, значит лишь - знать своих тараканов по именам.

Я залез на сетчатую платформу, подвешенную между колесами, и, чувствуя себя стоящим на водном матрасе, начал засовывать ботинки скафандра в устройство, сильно смахивающее на горнолыжное крепление. Раза с пятого мне это даже удалось. Я удовлетворенно вздохнул и крепко взялся за поручень. Внимательно наблюдавший за моими действиями водитель ободряюще кивнул и развернулся к своему нехитрому пульту. Мягко спружинив, машина тронулась и, быстро набирая скорость, понеслась вперед.

- Удачи, Зак, - прозвучал в наушниках голос бригадира.

- Спасибо, Хол, - отозвался я, - счастливо оставаться.

Что-то подсказывало мне, что удача на этот раз не помешает.

Я насмотрелся на унылые лунные виды через иллюминаторы станции, поэтому сначала просто скучал. Но скоро поверхность стала менее ровной, появились обнажения каких-то камней, почти что скалы, и жесткое очарование местных пейзажей понемногу меня захватило. Все же светофильтры в иллюминаторах станции сильно искажают цвета, и через стекло скафандра окружающий мир выглядел яснее. Громадный восхитительно-голубой диск Земли - единственное, чем я не уставал любоваться даже на станции - висел над изломанным горизонтом в окружении удушающе-черного неба и несчетного количества пронзительно-ослепительных звезд. Четкие, как нарисованные, тени и ярко освещенные поверхности довершали картину мира. Если из иллюминаторов станции Луна выглядела однообразно серой, то теперь она явила мне свой истинный лик. Лик черно-белого мира контрастов. Тьма и свет, жар и холод, жизнь и смерть - соседствовали здесь бок о бок, отделенные бесконечно тонкой границей. Мир, не признающий компромиссов. Полумеры остались там же, где и полутона - на голубом диске, отдаленном отсюда на сорок миллионов миль. Пожалуй, только сейчас, глядя на то, как, словно отрезанная ножом, исчезает в тени камня половина машины, я прочувствовал до конца, что нахожусь на другой планете. Не стану утверждать, что это чувство мне понравилось.