Евгений Прошкин - Загон

Вторая девица носила ядовито-зеленые штаны и сетчатую майку с такими крупными дырками, что сквозь них как раз пролезли неестественно длинные розовые соски.

Вадик кашлянул и прикрыл глаза ладонью, но это тоже был не выход, и он принялся изучать свои руки.

Илья посмотрел на Андрея, потом на Вадика и, развеселившись, похлопал обоих по плечам.

– А вы говорите «бутерброды»! – ухмыльнулся он.

Барышни вроде бы ничего не замечали. Они продолжали какую-то бесконечную беседу, начатую, не исключено, еще в детстве.

Та, что в трусах, кроме прочих приятных черт, имела еще и нос с горбинкой – эта горбинка и привлекала Андрея особенно сильно, даже сильнее, чем узкая белая полоска между ног, хотя взгляд по-прежнему стремился под юбку.

Вторая, с грудью, была тоже ничего, но не в его вкусе. Почему Андрей решил, что рыжие и веснушчатые хуже, чем брюнетки, он не знал и сам, сравнивать ему еще не приходилось.

– Во! Анекдот! – воскликнула первая. При этом она шевельнула коленями, и юбка вспорхнула еще выше.

Андрей почувствовал, как у него потеют ладони.

– Ой, я тоже расскажу, – ответила соседка.

– Сначала я, а то забуду.

Андрей прислушался. Анекдоты он любил. Ему уже казалось, что он любит в этой девушке все, – и нос, и трусы, и вот анекдоты. И голос. У нее был низкий, странно знакомый голос. Он не вызывал каких-то определенных ассоциаций – просто голос, почему-то слегка тревожащий.

– Это артистка, – шепнул Андрей.

– Из цирка? – спросил Илья.

– При чем тут цирк? – оторопел он.

– Ноги подходят.

– Послали однажды чера на Альфу Центавра… – начала девушка, и Андрей сразу же потерял к анекдоту интерес.

«В принципе, смешно, – подумал он. – Чера на Альфу Центавра… смешно, да».

– …а чер прилетает и говорит…

Рыжая подруга заранее прыснула.

– При чем тут ноги? – прошептал Андрей. – Я про голос ее… где-то я его слышал.

– Погоди, не мешай, – отмахнулся Илья.

– Купил однажды чер сетевой терминал… – завела рыжая.

Вадик исподлобья глянул на Андрея и покраснел. Тот отвернулся к окну – разномастные домики все не кончались. Вдоль дороги стали появляться клумбы и висячие цветники. Андрея от этой назойливой красоты Уже подташнивало.

– Заходит однажды чер в ресторан…

– Черы не ходят по ресторанам, – не выдержал Андрей. – Это очень дорого.

– Дорого?.. – растерялась девушка в трусах. – Но у них же свои рестораны есть, бесплатные…

– Бесплатных ресторанов нет, – заявил он. – Расскажите что-нибудь другое.

– А, вот еще, – оживилась девушка с грудью. Решил однажды чер проверить ИС своей собаки…

– У черов нет собак, – отрезал Андрей.

– Как это?..

– Собак им заводить не разрешают.

Он чуть было не сказал: «нам не разрешают», но Илья толкнул его в бок, и Андрей вовремя спохватился.

– Черам можно держать кошек. А собак нельзя. Вы находите это забавным?

– Но это всего лишь анекдот. А про собак… неужели правда?!

– К сожалению, правда, – сказал Илья. – Мы наставники, и для нас это не отвлеченная тема.

– Простите, мы не знали…

Девушка в блестящей куртке смутилась и, поправив юбку, закинула ногу на ногу.

– Ничего страшного. Давайте знакомиться.

– Лена, – представилась рыжая.

Ей, в отличие от подруги, поправлять было нечего, поэтому соски так и остались торчать сквозь редкую вязку майки.

– Гертруда, – сказала брюнетка. Имя, как и голос, Андрею что-то напоминало – что-то абстрактное и до крайности расплывчатое.

– Вы не на башню едете? – спросила Лена.

– Да, на смотровую башню, – сказал Илья. – Хочу друзьям Москву показать.

– И мы туда же. А откуда ваши друзья?

– Из Гамбурга, – быстро ответил Илья. – Они здесь впервые.

– Почему Гамбург? – буркнул Андрей.

– Я там сидел, – процедил Илья. – Замечательный город, – сказал он девушкам. – Музеев много. И пива.

– Значит, вы наставники? – спросила Гертруда. – Любопытно… Андрей, неужели и вы наставник? Вот не поверю. У вас такое доброе лицо…

Андрей вздохнул, при этом у него в горле послышались тонкие хрипы. В груди все перехватило, в животе тоже. Андрея никогда не называли на «вы», и то обстоятельство, что ему пришлось увидеть тонкую полоску ткани, врезавшуюся глубоко в тело, ставило его с девушкой на новый, более интимный уровень общения. Во всяком случае, так он это понимал.

Гертруде было лет двадцать пять – двадцать семь. Она была брюнеткой, но не жгучей, – к цыганскому типу Андрей испытывал недоверие.