Евгений Прошкин - Загон

– Так горе или счастье, гражданин Белкин? – строго спросил Илья.

– Горе. Отстаньте.

– Где у тебя сахар? – крикнул через стену Вадик.

– Нету, – буркнул Андрей.

– А?! Не слышу!

– Сахара нет, – громко сказал он. – С солью пейте!

– Давай с нами. Я тебе сыр принес.

– Вот повезло… – процедил Андрей. – Сыра я твоего не видал…

– А?! – крикнул Вадик. – Ничего не слышу! Где у тебя заварка?

Андрей, зарычав, поднялся и пошел на кухню.

Илья проводил его взглядом и включил монитор – чтобы заглушить скрип шкафа. Насколько он помнил, левая дверца у Андрея перекосилась, и зажатые петли издавали тонкий, пронзительный визг. Левая дверца – та, за которой находится стопка белья.

Случай был самый что ни на есть подходящий. Андрей пребывал в прострации, к тому же здесь был Вадик, а двое подозреваемых – это лучше, чем один.

Илья сунул пальцы между пододеяльниками и уже нащупал жесткий угол кредитки, но в этот момент где-то внутри зазвенел тревожный колокольчик. Отдернув руку, он быстро притворил дверцу и напряг слух – Вадик с Андреем продолжали клацать посудой.

Значит, это были не шаги. Илье показалось – кто-то идет, но нет, это было нечто иное. Он снова повернулся к шкафу и нерешительно замер. Что-то ему мешало. Что-то странное и новое – пугающе новое.

Он… он просто не хотел воровать у Андрея. Вернее, – желание было – не столько украсть, сколько купить ботинки, однако поверх этого желания наслаивались неведомые ранее чувства – жалость и стыд.

– Лучше б ты печенья притащил, – повысив голос, сказал Андрей.

Вместе с Вадиком они заносили в комнату чашки, тарелки и пузатый керамический чайник. Илья помог им все это расставить и подцепил кусочек сыра. Сыр был отвратительный.

– Погодите садиться, – обратился к ним Андрей. – Завтра же у нас День Единения, да? Пока не передумал…

Он подошел к гардеробу и, распахнув левую дверцу, порылся в белье.

– Где же она?.. Была тут… А, вот! Вот она, – он достал карточку и торжественно положил ее на стол. – Четыреста крепов. Их ведь можно разделить?

– Ты что это удумал? – настороженно спросил Илья.

– Вадику – на кисточки, тебе… не знаю. Одеколон какой-нибудь?.. Каждому по двести, – объявил Андрей. – С праздником, мужики. Завтра надо было, да завтра, боюсь, настроение пропадет. Зажму.

– Нет, – твердо сказал Вадик. – Спасибо, но нет. На кисти мне хватает.

– Я тоже не возьму, – подал голос Илья.

– Копил я на терминал… Но не судьба. Зачем он мне? Люди не меняются. Рожденный чером… как там дальше? Забыл… Так что не кочевряжьтесь и берите.

– Ну ты, Андрюха!.. – восторженно пробормотал Вадик. – Нет слов, одни междометия… Тогда я тебе картину подарю. Бери, какая понравится. И краску. Ты же хотел для этого… своего… Будет тебе завтра краска, самая лучшая. И тебе, Илья, тоже картину. С праздником!

– А я вам что?.. – растерялся Илья. – Мне и подарить-то нечего.

– А ты человек хороший. Это и есть подарок, – сказал Андрей.

– Спасибо, но этого маловато. Хороший!.. Нашли, тоже, хорошего. Во!.. Вот я вам чего подарю! Вы в центре давно не были?

Вадик с Андреем синхронно почесали затылки.

– Ясно. День Единения надо не в блоке встречать, а в городе. Здесь вы такого не увидите. Буду у вас экскурсоводом. Надо же деньги отрабатывать! Пожав друг другу руки, они сели пить чай. В новостях рассказывали о грандиозных приготовлениях к завтрашнему празднику. Андрей и Вадик зачарованно смотрели в монитор, Илья же не сводил глаз с кредитки.

Нельзя сказать, чтоб Илье ничего не дарили, но ни один из подарков не доставлял ему такого удовольствия. И это его печалило.

***

Вызов пришел глубокой ночью, между четырьмя и пятью часами. Монитор включился и начал увеличивать яркость, пока Белкин не ответил.

– Да… чего надо?.. – бросил он, щурясь и натягивая одеяло к подбородку.

– Извините, Иван Петрович, – сказала дежурная по участку. – Извините, что разбудила, но вы приказали в любое время.

– Да…

– Эйнштейн Григорий Исаакович…

– Да?! – рявкнул Белкин, окончательно просыпаясь. – Я же велел охрану!..

– Охрана и сообщила. Он сам, Иван Петрович, он в окно выбросился.

– Это точно? Точно сам?

– Точнее не куда, два свидетеля. И еще есть записка. Транслировать?

– Что спрашивать-то?!

Дежурная исчезла, и на экране появился листок серой бумаги, исписанный по диагонали:

«Дорогая неотложка! Ухожу по собственной воле, не дожидаясь твоего палача. Ухожу, чтобы попасть в ад и отдохнуть от тебя, от себя, от этой жизни. Надеюсь, в аду будет лучше. Там мы с тобой и встретимся. Г. И. Эйнштейн, чер».