Михаил Грешнов - ВАС ЗОВУТ ЧЕТВЕРТЬ ТРЕТЬЕГО? (Сборник НФ)

— Но одиночество, неужели оно не тяготит вас? — не унимался младший.

Адам ответил не сразу. Голос его стал, казалось, еще тише, когда он, наконец, произнес:

— Легче быть несчастным одному.

Долго ничто не нарушало повисшей тишины.

Только потрескивание в наушниках. Потом младший, поколебавшись, решился задать еще один вопрос:

— Значит… вам здесь плохо?

Ответа не последовало. Адам словно забыл о их присутствии. И когда часы отсчитали десять минут безмолвия, старший спросил:

— Мы больше ничего не услышим?

— Нет, подождите, — Адам помолчал, точно собираясь с мыслями, и медленно заговорил:

— Я много думал здесь. У меня было для этого достаточно времени… И я многое понял. То, что вам не понять еще очень долго. Может быть, никогда… Я бесконечно мудрее вас. Но… я только холодный и безрадостный мозг…

Послы замерли в своих креслах, жадно ловя каждое слово этой неожиданной исповеди. А черный великан продолжал, словно размышляя вслух:

— Вы, люди, все немного дети. Вечно спешите, короткоживущие. И каждое поколение открывает мир заново… Но я завидую вам. В вас есть что-то такое, чего я лишен. Всегда куда-то стремитесь, о чем-то хлопочете, торопясь побольше успеть. И находите в этой суете какой-то странный непостижимый мне смысл. Кажется, вы называете это «счастьем»… Я не знаю, какое оно. Знаю только, что жизнь без него пуста. Это было жестоко — дать мне возможность обрести сознание. Да, конечно, это произошло помимо вашей воли. Но все равно… вы должны исправить…

— Поймите, мы… — начал было старший. Но Адам перебил его.

— Нет, я не прошу вас меня уничтожить. Как это не смешно, я хочу существовать. Жить!.. К сожалению, этот непрошеный инстинкт заложен и во мне… Но жить рядом с людьми. Помогать вам в этом деле у меня теперь единственный смысл. И я прошу взять меня отсюда… Понимаю, сейчас это вам не так-то просто — поднять из Ада такую махину. Но, может быть, когда-нибудь потом… Я подожду. А пока буду вести исследования и накапливать для вас информацию… Вот все, что я хотел сказать.

Он замолк, и послы вдруг почувствовали, как нестерпима тяжесть, навалившаяся на тело. Это было властное напоминание о том, что визит пора кончать. И, включая автопилот, старший, неожиданно для себя переходя на «ты», твердо произнес в микрофон:

— Мы вернемся за тобой. Может быть, нескоро, но вернемся!

Когда ионолет набрал высоту и черная точка скрылась в кипящей молниями тьме, младший вынул из кармана товарища маленький листок бумаги. Быстро пробежав его глазами, он тихо, словно про себя, повторил последнюю фразу: «Ибо только человек знает, для чего он живет».

Шел дождь. Такой, знаете, мелкий осенний дождичек. Вроде бы и не льет, просто висит в воздухе водяная пыль. А плащ насквозь мокрый.

Лужи кругом, слякоть. Листья летят. Желтые, красные. Осенние листья. У нас, в Москве, наверное, уже все листья облетели.

Березки стоят голые, а в Александровском саду дворники подметают лохматыми метлами пустынные аллеи.

Такие бородатые дворники. Подметают, складывают сухие листья в кучи и жгут. Дым идет едкий-едкий… Скоро зима. Будут девчонки с ребятами ходить на каток в Нескучный сад. А завтра снова на работу… На чем я остановился?

Да! Шел дождь. Такой, знаете, мелкий осенний дождичек. Или я уже об этом говорил? И бегут, значит, девчонки на работу. У меня тогда работы не было… Совсем. Денег не было тоже. Я, собственно, и часы заложил потому, что денег не было. Ну, да об этом после.

Шел, значит, дождь и все такое. Мне сказали, что в Бауэрсберге освободилось место судомойки в ресторанчике «К белому коню» и хозяин готов взять «перемещенного», потому что «перемещенным» можно меньше платить. Только ждать он будет всего сутки.

Так что я должен был самое позднее к восьми часам вечера приехать в Бауэрсберг. Что? Почему я стал «перемещенным»? Это вопрос особый. Я лучше об этом когда-нибудь потом. Самое главное — это то, что я им стал, и обратно мне дороги нет. Ну, так вот. Я должен был приехать в Бауэрсберг не позднее восьми часов вечера. Осенью, знаете, темнеет рано.

Я еще днем заложил часы, чтобы достать деньги на билет. До Бауэрсберга недалеко, но пешком все же не дойдешь.

Когда я вышел из дома, было уже совсем темно и шел этот проклятый дождь. Плащ мой сразу промок. Я вскочил в автобус. Вид у меня, видно, был не ахти какой, потому что кондукторша участливо посматривала на меня, а потом предложила сесть на ее место. Я было отказался, но она меня все же усадила. Это было хорошо — ехать сидя. Тем более, что я два или три дня не обедал. В ресторане работать было бы хорошо еще и потому, что не нужно заботиться об обеде.