Колин Уилсон - Башня

Всюду царил дух бесшабашного веселья, и, если кто-нибудь из ребятишек, расшалившись, со всего хода ударялся о лапу жука, никто даже не одергивал проказника.

Найл не мог надивиться на такую свойскость и дружелюбие между хозяевами и слугами; в противоположность паукам, эти большие, закованные в панцирь существа не вызывали ни страха, ни мрачного восхищения – просто открытое, дружеское чувство.

Когда площадь осталась позади, внезапно ему вспомнилось слово, смысл которого Найл тщетно пытался восстановить.

– Что такое казармы? – спросил он у Доггинза.

– Место, где живут военные. А что?

– Я видел это слово на старой карте.

Доггинз резко обернулся к нему.

– На плане паучьего города?

– Да.

– Оно, то место, случайно не «крепостью» называлось? – спросил Доггинз с деланным равнодушием.

– Да. А ты откуда знаешь? Тот пожал плечами.

– Всякие слухи ходят. А ты, интересно, сумел бы описать, где примерно она расположена?

– Наверное, да. Она в квартале рабов. Они уже, по сути, вышли на окраину. Найл с любопытством заметил, что одна из красных башен как раз сейчас строится, а на недовершенных стенах с жужжанием роится сонмище золотистых насекомых.

– Что они такое делают? – спросил он.

– Строят.

– Строят насекомые? – не поверил Найл.

– Точно. Их тут называют клейковинными мушками.

Когда они поравнялись с усеченным конусом башни, жужжание сделалось просто оглушительным.

– Они строят ее для себя?! – с трудом перекрывая шум, прокричал Найл.

– Нет, нет! – Доггинз остановился, а за ним и кортеж из жен и детей. – Они живут в гнездах из склеенных меж собой листьев.

– Тогда как же вы заставляете их строить дома?

– Их специально дрессируют. Вот, смотри.

Доггинз сосредоточенно нахмурился, насупил брови и впился прищуренным взглядом в роящихся золотистых насекомых.

Секунду спустя они начали оседать на стены, через полминуты шум утих, а насекомые стали карабкаться друг другу на спину. Бисеринки пота проплавились на лице у Доггинза. Вот он надрывно перевел дух и расслабился; насекомые тотчас взвились в воздух. Похоже, Доггинз остался доволен собой.

– Как у тебя это вышло?

– Они приручены подчиняться мысленным командам. Желаешь сам попробовать?

Найл вперился в мушек и сосредоточил внимание.

Тотчас он осознал наличие каждого отдельного насекомого так четко, словно слился с ними воедино – они стали как пальцы на руках-ногах.

Ему было даже известно их точное количество: восемнадцать тысяч семьсот восемнадцать.

Но, мысленно уже почти собравшись скомандовать им осесть, он припомнил данное себе обещание не отпускать легкомысленных жестов и передумал.

– Что-то, боюсь, у меня не выходит. Доггинз улыбнулся сочувственно, однако от Найла не скрылось: доволен.

Когда двинулись дальше, до Найла вдруг дошло, что вживление в клейковидных мушек обнажило связь с потоком жизни, скрытно текущим сквозь мир.

Теперь его динамика и насыщенность ошеломляюще отличались от тех, что он чувствовал нынче поутру, когда стоял на площади среди рабов.

Тогда Найл сознавал нехитрую радость бытия.

Здесь, в городе жуков, он чувствовал, что находится действительно среди себе подобных; среди людей с такой же, как у него самого, способностью активно мыслить и управлять своей жизнью.

Было только одно различие: люди здесь не осознавали, что владеют этой силой.

Он, словно между прочим, спросил у Доггинза:

– А как ты научился управлять клейковидными мушками?

– Да это нетрудно. Они привыкли, что ими командуют жуки. А я сам живу среди жуков уже столько, что, думаю, нахожусь с ними на одной мыслительной волне. Поэтому у меня это тоже получается…

Разумеется, он заблуждался.

Дело здесь было вовсе не в мыслительной волне. Суть была единственно в силе воли. У Найла на миг появился соблазн растолковать, что к чему, но затем он решил, что сейчас не время и не место.

В полумили от города дорога делала изгиб, с которого открывался вид на невероятных размеров ямину в земле, где-то миля в ширину и четверть мили вглубь. Просто голова кругом.

– Что это?

– Старый мраморный карьер.

– Кто его вырыл?

– Люди. – Доггинз подмигнул.

В вертикальном срезе различались слои геологических отложений; самый широкий – верхний – того же цвета, что и дорога под ногами. Это и был, очевидно, источник материала для строительства дороги.

Дорога полого сходила вниз, пестрым потоком струились по ней идущие люди и жуки-бомбардиры.