Колин Уилсон - Башня

Эту пульсацию смутно осознавали даже рабы, и он усиливал их бесхитростную радость бытия.

Четверо его товарищей по несчастью, наоборот, ничего подобного не ощущали. Их всецело занимало лишь то, какую им работу подкинет надсмотрщик.

Настроясь на их лад, Найл проникся веселым любопытством. Чувствовалось, что слуги считают для себя унизительным находиться среди рабов, отчего увеличивалось их негодование к паукам.

Но вместе с тем, каждый из них чувствовал, что в этой жизни есть свои прелести. Среди своих товарищей-слуг они не выделялись ничем, здесь же их, можно сказать, боготворили. Им первым доставался лучший кусок, рабыня посмазливей.

Все это вырабатывало в них даже какую-то независимость; получалось, возвращаться назад к своим никто из них сейчас бы особо и не пожелал.

Такие люди могли стать потенциальными союзниками в борьбе против пауков.

На данный момент их отношение к Найлу дружелюбием не отличалось. Он был чужак и мог отнять какую-нибудь работу попригляднее.

Самым желанным трудом был труд земледельца: там свободы почти немерено.

А вот мысль, что придется подметать улицы или чистить канализацию, вызывала дрожь: там приходилось работать непосредственно под надзором пауков.

Странное дело, но работа у жуков-бомбардиров почему-то тоже воспринималась с неприязнью.

Переведя внимание на Морлага, Найл с негодованием определил, что Морлаг думает приставить его к чистильщикам улиц. Хуже и представить нельзя: распознают мигом, стоит лишь через мост перейти.

На секунду в голове мелькнуло, а не улизнуть ли?

Но передумал: Морлаг может хватиться.

Оставалось разве что нажать на надсмотрщика исподтишка, внушив, что его, Найла, необходимо определить на какую-нибудь другую работу.

Найл не мигая уставился Морлагу в затылок, вместе с тем поворачивая под рубахой медальон.

Однако, едва успев коснуться пальцами, понял: не пойдет.

Медальон отсылал силу обратно внутрь, умаляя тем самым способность воздействовать на окружающее.

Лишь повернув его обратной стороной, он почувствовал, как усилился идущий наружу мысленный импульс, веером устремляясь навстречу «приемнику».

Надо только самому сосредоточиться на зеркальном глазке медальона.

Неотрывно глядя в затылок надсмотрщика, Найл послал пробный импульс. Результат превзошел ожидания.

В эту секунду бородач как раз вещал:

– А ну, встать навытяжку и равнение в рядах, тупые вы…

Тут его голос увял, лицо будто окаменело. Он мотнул головой, словно стряхивая наваждение, и нервно дернул себя за бороду.

Спутники Найла покосились на надсмотрщика с удивлением, недоумевая, что же произошло.

Затем Морлаг вроде бы освоился.

– Итак, начинаю. Ты, – он повернулся к крайнему слуге, – поведешь вон тех на кроличью ферму. Ты и ты, пойдете на главную площадь чистить улицы.

Глаза надсмотрщика остановились на фигуре Найла.

– Ты… – Память, похоже, на секунду его оставила, и Найл не замедлил вклиниться со своей подсказкой, – … пойдешь доложишься жукамбомбардирам. – Он двинулся дальше вдоль строя. – Ты поведешь этих на чистку канализации…

Найл отвел глаза, чтобы скрыть облегчение.

Через пять минут он шагал по главному проспекту на север, ведя за собой бригаду из двадцати рабов.

День выдался яркий, безоблачный, в северовосточном ветре ощущалась бодрящая прохлада раннего утра.

Привычный к знойному, сухому ветру пустыни, Найл млел от удовольствия, чувствуя, как влажный ветер прижимает одежду к коже. Проезд впереди тянулся прямой линией в сторону зеленых холмов на горизонте.

Их вид вызывал необычайно возвышенное чувство, словно по ту сторону холмов лежала свобода.

Дома по сторонам дороги большей частью уже рассыпались от ветхости.

Некоторые представляли собой выжженные пожаром оболочки, из окон и дверей которых проталкивались наружу деревья и высокая неряшливая трава пурпурного цвета.

Сверху колыхались толстые пропыленные тенета, но уже не такие густые и частые, как в центре города. Найл чувствовал на себе пристальное наблюдение невидимых глаз, словно лучи въедливого любопытства скрытно касались тела.

Юноша намеренно замкнул ум, не давая сознанию отражать что-либо, помимо непосредственного сиюминутного окружения.

Через милю-другую пейзаж сменился, обветшалые небоскребы и многоэтажки уступили место строениям поменьше; многие окружала перепутанная, запущенная зелень. В свое время это, очевидно, был престижный пригород.