Лев Аскеров - С миссией в ад

— Прибавь шагу! — командует один из них, с силой вонзая в затылок Бруно острие кнутовища.

От резкой боли Джорди отскакивает в сторону. Всадник, к седлу которого его приторочили, выполняя команду, бьет пяткой под брюхо лошади. Она рвется вперед. Ноги Джорди заплетаются. Он теряет равновесие и падает лицом на колкие грани мокрой гальки. Раздирая лицо и одежды, лошадь тащит его по дороге, лениво уходящей из города. Альфонсина, видя это, дико вопит:

— Изверги! Чертовы дети!

Это последнее, что слышал Джорди. Все вдруг погрузилось во мрак.

…Боли он не чувствует. И нет зла на стражников.

«Они слепы», — говорит он себе.

«Они не ведают, что творят», — подтверждает Часовщик.

«Они слепы, — повторяет он, — хотя и зрячи».

«Их разум слеп и глух», — поправляет его Часовщик.

«Конечно, — не возражает Бруно, — люди мыслят от увиденного и от услышанного. Видят они то, что показывает им Время Земли, а слышат то, что внушают им власть имущие этого Времени».

«Ты уже приступил к „Трактату о Времени?“» — перебивает его Часовщик.

«Пока нет. Наблюдений и записей накопилось много, — делится Бруно. — Хотел в Ноле. И только Альфонсина поставила меня на ноги, как… опять арест. Опять в застенок…».

… Подняв голову кверху, Бруно, то ли чего-то дожидаясь, то ли, высматривая, застыл на месте. Там, у самого потолка, узкое оконце. Оттуда золотым пучком льется свет весеннего солнца… И оттуда нет-нет, да пахнет, пусть слабеньким, но свежим сквознячком. Один такой он поймал. Какое это было наслаждение!.. Какая благодать!.. Зажмурившись, он ждет другого такого же дуновения.

Ноланец стоит спиной к двери. Судя по характерному звуку, кто-то из надзирателей приподнимает и тут же со звонким стуком захлопывает деревянную заслонку. Бруно не обращает на это внимание. Через нее за ним подглядывают и всовывают еду. Так положено. Заслонка-подглядка открывается чаще, чем дверь. Ее освобождают от кованых засов раз в две недели. Когда заносят для подстилки свежую солому. «Это было как раз вчера. Значит — подглядывают», — решает Бруно, продолжая стоять, задрав лицо к оконцу. Но что-то на этот раз не так. За дверью надзиратель гремит ключами. Один из них с силой всаживает в висячий замок ржавый ключ. С лязгом расстегивает массивные засовы и дверь нараспашку… Ноланец оборачивается.

— Проходите, Ваша светлость, — приглашает кого-то из коридора надзиратель.

В камеру уверенно входит запахнутый в черный плащ незнакомец. Лица не разглядеть. Спасаясь от тюремной вони, он кипельно белым платком прикрывает рот и нос.

«Что-то не то, — лихорадочно соображает Бруно. — Если это допрос, то почему меня не вывели?..».

— Оставь нас! — тоном не терпящим возражений, полуобернувшись к надзирателю, бросает вошедший.

Тот послушно и торопливо ретируется.

— Ну и ароматы у вас, — говорит вошедший.

Незнакомец отнимает от лица платок. В полумраке камеры его трудно разглядеть. Лет двадцати — не больше. Высок, широк в плечах и по-юношески строен. Как нынче модно — бритолиц.

— Вы меня не узнаете? — с вежливым добродушием басит незнакомец.

Джорди качает головой.

— Посмотрите внимательно, — просит он.

— Здесь, синьор, — Бруно обводит глазами камеру, — слишком тускло.

— Это — я. Ваш ученик. Джакомо Медичи…

— Бог ты мой! Джакомо!.. Я бы обнял тебя… Да вот…

— Грязен, что ли?!.. Ерунда! — и сам обнимает Бруно.

— У меня мало времени, — не отпуская его шепчет ему в ухо Джакомо. — Буду краток. Завтра вас повезут к папскому легату. Оттуда под усиленным конвоем отправят в Рим. В лапы Святой инквизиции. Синьорию ваше области Кампании папа просил об этом еще пару месяцев назад. Сегодня она, под настойчивым давлением подлеца легата, дала такое разрешение… Итак, как войдете в помещение папского посланника, проситесь в туалет. В нем, на единственном окне, решетка уже подпилена. В нужник вас отведет старший конвоя. Он в курсе всего. Как войдете, накидывайте на двери крючок и… действуйте. Под окном вас будут ждать мои тосканцы… Дальше их заботы…

— Джакомо, это рискованно.

— Вам что, хочется к костоломам Святой инквизиции?

— Рискованно для твоей репутации.

— А это уже мои заботы, учитель, — лукаво подмигивает он и, направившись к выходу, громко и резко добавляет:

— Советую раскаяться в своих деяниях! Святая инквизиция великодушна к повинившимся! Бог милостив!

Джакомо ударил ногой в дверь. В проеме, схватившись за ушибленный лоб, вымучивая на лице подобострастную ухмылку, стоял надзиратель…