Бруно Бюргель - Ракетой на Луну

— Я плохой собеседник, Готорн, скорей молчаливый, чем говорливый. Я враг всяких салонных бесед. Всякое общество, если не ограничивается очень тесным, хорошо подобранным кружком, обязательно впадает в пошлый тон. Вот почему я ужасно необщительный человек.

— Мы такого же взгляда, особенно покойница жена, и эта особенность передалась дочери. Должно-быть, в немецкой душе есть что-то такое…

В этот момент в комнату вошла Элизабет Готорн. Гость поклонился. Легкая волна смущения пробежала по молодым людям. Элизабет и в самом деле ожидала увидеть перед собой ученого старца, немца с волнистой седой бородой, а Иоганнес Баумгарт, всегда испытывавший неуверенность в обществе дам, ожидал встретить, судя по возрасту отца, уже немолодую девушку.

Он назвал себя еще раз, снова поклонился, откинул со лба непокорную прядь и погрузился в молчание.

Но Элизабет Готорн ему понравилась. Свежее круглое лицо, нельзя сказать, чтобы особенно красивое, на котором выделялась только пара темно-карих глаз; пышная белокурая шевелюра над довольно крепким затылком; тесно облегающее серое бархатное платье с белым крахмальным воротничком и манжетами без всяких украшений, — такой предстала дочь Готорна перед ученым гостем. Во всем этом не было ничего вычурного и было в ее существе нечто, создавшее между ней и гостем известный контакт. Уже следующие слова Готорна раскрыли эту загадку.

— Вы можете разговаривать с моей дочерью по-немецки, Баумгарт! Родители моей жены были родом из Германии. Отец ее был врач, приехавший сюда для изучения одной тропической болезни. Он женился здесь, в Капштадте на дочери немца, сделался потом врачом немецкой колонии, а я, Эдуард Готорн, потомок чисто-английской фамилии, отнял у него его единственную дочь. Элизабет — копия ее. Иногда это меня даже пугает. Словно покойница ожила передо мной во всем цвете юности, когда я познакомился с нею на увеселительной прогулке по морю. О, счастливое, незабвенное время!

— С немецкой речью дело вовсе обстоит не так хорошо, как изображает отец, — проговорила Элизабет. — Он не особенно ловок в немецком, потому что лишь слегка познакомился с ним в угоду матери. Но я часто читаю немецких писателей старины, в особенности — любимого поэта моей матери, вашего бессмертного Гете.

— О, мисс Готорн, ваша немецкая речь звучит великолепно, и мне кажется, я не ошибусь, сказав, что ваша славная мать или, вернее, ее родители были южно-германцами! Ваш акцент напоминает баденский или вюртембергский народный говор!

— К стыду своему должен сознаться, что я не имею представления о географии вашей родины, — не без смущения, сожалительно пожав плечами, заметил о Элизабет. — Я знаю только, что Германия — одна из провинций Соединенных Штатов Европы, расположенная между Северным морем и Альпами. Знаю я еще также от покойной жены, любившей распевать старинные немецкие песни, что в Германии есть большая река, называемая Рейном. Слышал я также часто и название города, из которого происходила жена: Карсру, Карлсру или в этом роде!

— Карлсруэ, совершенно верно, это главный город провинции Баден и лежит недалеко от Рейна! Знаете, милая барышня, ведь мы с вами почти земляки! В той же местности находится Фрейбург, мой родной город! С его высот видны в отделении воды Рейна, и я много лет жил в Карлсруэ на родине вашей бабушки.

— Добро пожаловать в мой дом, Баумгарт! Позвольте налить ваш стакан. Ну, за родину вашу и нашей покойницы!

Три бокала, слегка зазвенев, стукнулись.

— Завтра вы нам покажете это все на карте, Баумгарт. Покажете также Веймар и другие обиталища Гете. Это сделает его еще ближе моей душе.

— Отлично мисс Готорн. И я разделяю вашу страсть к нашему поэту-философу — вы меня понимаете?

— Не поразительно ли, что немногие из необозримого множества людей, проходящих по лицу земли в ту или иную эпоху, остаются бессмертными, несмотря ни на что?

— Да, мисс Готорн, в этом бессмертии есть что-то великое! Эти немногие люди великих культурных эпох Китая, Индии, Халдеи, Египта, Греции и Рима, арабских и западных стран, культуры великого славянского государства, наступившей после упадка Европы, и люди новой культуры, развившейся в Индии — эти немногие люди, говорю я, подобны горным вершинам. Едва ли мы насчитаем пятьдесят имен в общей сложности, — и все эти люди, разделенные столетиями и даже тысячелетиями, подобны друг-другу — это люди одного духа. Одна горная вершина состоит из гранита, другая из диабаза, третья из базальта, каждая отличается своеобразием и у всех нечто общее. Гете был несравненно ближе к Платону, жившему за 2000 лет до него, чем к миллионам современников! Мы же — песок и галька на равнине, и радуемся, если нам удается постоять хотя бы в тени этих бессмертных вершин!..