Елена Романова - Агент нокке, или на войне как на войне

Бедная женщина смотрела на лицо спящего юношу и украдкой утирала слезы. Мальчик невольно напомнил ей ту, прежнюю жизнь, где она хозяйка преуспевающей усадьбы, душа большой и шумной семьи.

Женщина очень жалела бывшего соседского мальчишку. Даже ей, уже достаточно пожившей на этой планете, было страшно и тяжело каждую минуту думать о смерти. И гадать, отпугивая шутками и веселым смехом дурные мысли, в каком обличие она придет за ней, как будет выглядеть сиротство внучки? Будет ли это предательская пуля из-за угла? Или удушающее облако смертельного газа? Или веревка, сдавливающая шею? А может – бокал отравленного вина на приятельской вечеринке?

Ей, старухе, и то тяжело. А каково думать об этом юноше, почти мальчику?

Бывшие соседи долго говорили. Вспоминали свою прежнюю жизнь.

Тетушка рассказывал, как она потеряла практически всех детей – одного за другим.

Вдруг всплыли рассказы дяди Пети о гражданской войне. Тогда все ужасы казались такими далекими, нереальными, а потому – не страшными. Но теперь нечто подобное происходит с его знакомыми, с друзьями его родителей, на его родной земле. На той самой земле, где, казалось, еще совсем недавно раз и навсегда заведенному порядку, согласно которому муж должен быть хорошим добытчиком, жена – работящей, экономной и аккуратной, дети – послушными, а соседи дружными и благожелательными.

Юноша не мог представить себе, что в дружной семье мельника может быть такое.

Потому что так не бывает. Только не с ними. Только не они! Но это – правда. И не получается отмахнуться, успокоиться, что это все было давно и неправда. Здесь и сейчас брат, оказывается, сможет застрелять брата, на глазах у поседевшей от горя матери, не стесняясь убитой горем невестки и отчаянно верещащей племянницы.

И бедная женщина, вместо того, чтобы наряжать дочерей и внучек под венец, встречать из церкви жен сыновей и внуков, суетится на веселых свадьбах и наслаждаться заслуженной счастливой старостью в кружение домочадцев, должна копать могилы. Должна думать, как прокормить маленькую правнучку – единственное родное существо. Вместо того, чтобы радоваться прибавлению семейства должна терять, терять, терять. Уставшая пожилая женщина и маленькая, болезненная девчушка – все, что осталось от когда-то многочисленного семейства.

Ник попрощался и как бы случайно оставил драгоценности для тети Агаты.

– Ты бы лучше сам остался, сынок, – бывшая соседка, ласково гладила густые кудри юноши.

– Не могу, тетушка. Я бы очень хотел, но не могу.

– Я понимаю тебя. Знай, малыш, эта дверь для тебя всегда открыта!

– Большое спасибо! Я учту это.

Он покидал друзей с тяжелым сердцем. Зубы не беспокоили, но нервы! Даже на работе заметили, что парнишка в последнее время сам не свой. Он отговаривался вполне уважительными причинами – головной болью, тоской по родителям, усталостью.

Взрослый разведчик был готов перестрелять тех, кто мучает детей. Тех, кто заставляет их выполнять такую, непосильно тяжелую для души тела работу. Он знал, что этот парень не из-за романтических бредней и не из-за высоких слов.

Это была его плата за жизнь. Плата за то, что Даша может учиться в школе, за то, что живы Петр Сергеевич, бабушка Евдокия, дед Семен в деревне. Он знал, что стоило Нику пожаловаться на усталость, руководители сразу приводили свои аргументы.

Эти товарищи не видели живого юношу, который страдает, думает, чувствует. Они смотрели на него, как на подопытную мышь. Всякие интеллигентские нюни, разные там высокие материи, как-то порядочность, уважение к чувствам подопытного и хотя бы жалость к мальчишке, пусть не как к человеку, как к ценному животному, была чужда этим экспериментаторам. А если вдруг подопытный лисенок повел себя непослушно, они знали, чем больнее его ударить. И не дай бог юному нокке отказаться. Или сказать, не может больше.

Для Максима Исаева не было секретом, что сделали бы с мальчиком любители экспериментов от НКВД. Парня не стали бы высылать в двадцать четыре часа – слишком много чести. Его бы посадили в машину. Отвезли бы в лес. Несчастный ребенок до последнего бы надеялся, что его отпустят.

Что он может вырасти тем, кем захочет. Что позволят уехать на мамин остров, найти там деда. И весь этот шпионский кошмар останется дурным сном. Любезные дяденьки будут вести неторопливую беседу, ласково похлопывать по спине, радушно улыбаться, желать удачи, приглашать за выездными документами, напрашиваться на прощальную вечеринку. И неожиданный выстрел прервал бы жизнь агента нокке, который стал задавать опасные вопросы. У него не было бы даже могилы – эти господа не дадут себе труд закапывать какого-то русалчонка. Тело необычного юноши так бы и глядело с недоумением и укором, пока его бы растерзали голодные одичавшие собаки. А друзьям сказали бы, что у Ника внезапно стало плохо с сердцем. И долго рассказывали, как пытались остановить уходящую жизнь юного товарища.