Олег Макаровский - Мир фантастики 2014. На войне как на войне

Веник был хорош.

Степан еще раз вдохнул березовый дух, примерился, взмахнул вязанкой прутьев, точно саблей.

– Эх, благодать! – сказал громко и расстегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке, покрутил головой от удовольствия.

– Товарищ старшина, баня готова! – раздалось издалека. Скрипнула калитка, из огорода степенно вышел сержант Файзулла Якупов. Достал трубочку, закурил, заулыбался белозубо, приглаживая щетку черных усиков и сощурив узкие глаза.

– Чего смеешься, Татарин? – Степан Нефедов перебросил веник из руки в руку, качнулся влево-вправо, будто в ножевом поединке, неуловимо быстро перетек вплотную к Якупову.

– Якши! – засмеялся сержант. – Быстрый ты, шибко быстрый. В баню пора!

– Нет еще, – Нефедов прошел мимо него в огород, пробираясь сквозь разросшийся бурьян по тропинке. – В первый пар нам нельзя.

– Почему? – удивился Якупов, даже вынул трубку изо рта.

– Банник, Хозяин, пусть попарится всласть. Столько лет эту баню как следует не топили, сейчас он злой как собака. Пойдешь в первый пар – угоришь или обваришься, точно. Сейчас пойду, веничек ему запарю. А уж потом и мы…

– Такой большой, Степан… – хмыкнул Татарин.

– …а в сказки верю? – закончил за него старшина. Сунул веник под мышку и потопал к бане, не оборачиваясь.

Возле вросшей в землю, сложенной из толстенных бревен бани, почерневшей от времени, двое кололи дрова. Женька Ясин, из нового пополнения, сняв пропотевший тельник, играл колуном, с маху раскалывал здоровенные чурбаки. Парень был мускулистым, широкоплечим, так что, глядя на него, Нефедов вспомнил Чугая, который погиб под Ельней.

– Ванька поздоровее был, – сказал он вслух и вздохнул. Маленький сухощавый Сашка Конюхов, который на лету подхватывал поленья, точно пули свистевшие из-под колуна, покосился на него.

– Ты чего, командир? – и ловко, не глядя, выхватил из воздуха очередное сосновое полено.

– Да так, – сумрачно отозвался Степан и зашел в баню.

Уже в предбаннике шибануло приятным жаром, с примесью хвойного духа. Мужики постарались, разогрели как надо. Степан снял ботинки и толстые вязаные носки, потоптался на скрипучих досках, разминая босые ступни, потом открыл еще одну дверь и забрался в парилку, щурясь от почти нестерпимой жары.

Быстро набрав кипятку в новенькую шайку, умело сработанную тем же Конюховым, Степан положил в него веник, поглядел, как сухие листья начинают набухать и расправляться. Встал посреди парилки, уважительно поклонился на четыре стороны.

– Здравствуй, Хозяин! – негромко проговорил, глядя как в щелях каменки бьется пламя, – помоги чистоту навести, грязь, болезни свести… А мы тебя уважим за это первым парком.

Показалось или пламя в трубе и вправду прогудело глухо, словно бы кто-то сказал «Ладно»? Степан повернулся и вышел из парилки, утирая вспотевшее лицо рукавом.

– Ну и разогрели вы!

– А что? – Ясин наконец-то воткнул колун в пенек и потянулся. – Банька что надо! По-нашему, по-сибирски.

– Белье припасли? – Нефедов стоял, чувствуя, как земля чуть холодит ноги, и смотрел на облака, наползающие из-за кромки леса.

– Все в порядке, товарищ старшина, даже и на вас комплект новенький раздобыл, еще в Бортково на складе! – весело доложил Конюхов. От скуки он уже нацелился метнуть свою знаменитую финку в стену бани, но Нефедов глянул на него грозно, и Санька опустил уже замахнувшуюся руку.

– Я тебе кину… В баню пусть никто не заходит, Хозяина уважать надо. Ясно?

– А-а… – понимающе протянули оба, а Якупов от калитки снова засмеялся.

– Смейся-смейся… – проворчал Степан и уселся на пенек. Он сидел и смотрел на полуразвалившуюся избу, которая еле виднелась из-за бурьяна.

Когда Особый взвод, точнее семь человек, которые от него остались после операции под Львовом, отвели «на переформирование», Нефедова к себе вызвал полковник Иванцов. Разговор не затянулся. Глядя на почерневшего от недосыпа, обросшего щетиной старшину, полковник долго молчал. А у Степана первый раз в жизни руки от усталости тряслись так, что табак из самокрутки сыпался на пол, и рвалась тонкая бумага.

– Значит, так, – Иванцов выдал Степану коробку «Казбека», смахнул недоделанную самокрутку со стола. – Сделаем вот что. Здесь, в районе, есть одна деревенька… точнее, была до войны. Родня у меня там жила, дядька с теткой, колхозники. Недавно с дядькой я повидался, они из эвакуации вернулись. Говорит – от деревни не осталось ничего, после того как там немцы похозяйничали. Кто успел уйти в лес – ушел, кого эвакуировали – только сейчас возвращаются. А возвращаться-то вроде как и некуда, одни развалины. Похоже, там танковая часть стояла, почти все дома по бревнышку раскатали то ли от злости, то ли от скуки. Дядькину хату тоже наполовину обрушили.