Елена Романова - Агент нокке, или на войне как на войне

Не пылит дорога, не шумят листы.

Подожди немного – отдохнешь и ты.

Ник снова погрузился в мир своего детства. Снова мир такой добрый и понятный. И безмятежность счастливого детства снова наполнило измученную душу. Вместе с покоем пришла вера – так еще будет.

Максим Исаев поймал себя на том, что читает мысли юного нокке. Скорее это были даже не мысли, а яркие эмоциональные образы. Он положил руку ему на плечо и сказал:

– Они вернутся, малыш! Верь мне, Ника, они вернутся!

– Вы думаете?

– Уверен…

– Вы думаете, я увижу это!

– Обязательно!

Тяжелые будни агента "нокке".

Однако, на самом деле, взрослый мужчина не был так уверен. Конечно, Ник был очень осторожен. Максим и Карпинус его не подставляли, к рискованным мероприятиям не привлекали. Они вообще считали, что детям на войне, а особенно в тылу врага, не место. Юноша был им благодарен за это.

Психика подростка не выдерживала постоянного напряжения. Ник стал чаще и чаще срываться вспышками безудержного гнева. В такие минуты он становился по-настоящему опасным для своих друзей. Казалось все темные силы, какие были в округе, начинали бесноваться. То полтергейст не дает покоя всем соседям. То на обидчика начинают падать камни с неба. И никс становился в такие минуты сильным, как медведь. И убить человека ему уже ничего не стоило. Самого Ника такие приступы очень беспокоили. Кроме того, он уже совсем запутался: кому можно верить, а кому нет, и на всякий случай не верил никому.

Но больше всего юного нокке беспокоили, что он не востребован, что у него нет дела, ради которого вообще стоило так рисковать, так надрывать душу, возвращаясь совсем в другую страну. Парень с тревогой замечал, что ожесточается, превращается в холодного циника.

– Дядя Макс, я превращаюсь в чудовище, – испуганно проговорил парень, – я не хочу быть как они.

– Что случилось, дружок?

– Мне нравиться убивать. Я не хочу такой силы!!! Не нужно мне такое могущество.

Помогите мне. Я совсем запутался. Я не знаю, что делать. На душе так погано.

Ник вдруг расплакался, как маленький. Все ночь не спал, погрузившись в мрачные переживания. Воспоминания, страшные детские сны опять вернулись. Страшная тоска опять буквально выворачивала душу на изнанку, не давала работать. И никто не мог помочь. Юного нокке ничего не радовало, все виделось в черном свете. Даже ухаживания симпатичной секретарши раздражали.

Даже встреча с мельничихой, бывшей соседкой не принесло ожидаемого облегчения.

Это произошло как-то неожиданно. По причине разболевшегося зуба. Из-за этого Ник не спал, не мог есть, был не в состоянии сосредоточиться на чем-нибудь. Каждый порыв холодного осеннего ветра отзывался приглушенным стоном. Ник скрывал свое состояние, пытался изобразить, что все в порядке. Доступные лекарства – травы и самогон не помогали, а делали еще хуже. Под конец кто-то в отряде сказал, что знает женщину, которая поможет.

С огромными предосторожностями в условленный день молодой парень и старый дядюшка пробирались к маленькому домику на окраине. Вот, наконец, и пришли.

Женщина осмотрела тот кошмар, который творился во рту Ника. И сказала, что оставляет его дня на три. Весь день шла работа. Пришлось делать небольшую операцию, чтобы спасти жизнь пациента. От боли парень несколько раз терял сознание. Но вот уже все закончилось. Ник заснул. Утром лицо его спасительницы показалось ужасно знакомым.

Бедный парень напряг память и вдруг вспомнил. Эта была жена мельника. Но тогда у нее не было столько морщин, и в волосах седины почти не было. Пожилая женщина сразу узнала юношу, хотя не видела его много лет. Она не могла ошибиться: вот зеленые глаза Отфрида, с которым так дружил ее муж, а вот улыбка и тонкие руки с длинными пальцами бедняжки Эллис. Такими руками хорошо бы сжимать смычок скрипки, или кисть художника, в крайнем случае, волшебную палочку. Но не этот ужасный автомат, не тяжелый пистолет (тетя Агата, как прирожденный врач, оружье не любила). И тонкая нежная кожа не покрылась бы болезненными трещинами. И не пришлось бы по живому рвать три зуба да еще резать десны, боясь, не остановилось бы от боли сердце юноши. Такими красивыми стройными ногами (которым позавидовали бы профессиональные танцовщики), выписывать фигуры по паркету на балах, а не месить грязь военных дорог. Как было бы хорошо, если бы не было этого дурного рейха, этой некстати начатой войны с Советами.

Эти зеленые глаза излучали бы сейчас веселое лукавство, а не жгучую боль. Пухлые губки шептали бы первое в своей жизни любовное признание. А юное сердечко замирало бы от восторга или трепетало бы от предвкушения счастья, а не от боли и страха.