Елена Романова - Агент нокке, или на войне как на войне

Женщина привезла фотографии, где дети еще счастливы: сидят, обнявшись под старым дубом, ветер путается у них в волосах. Беспечная река катит свои волны.

Петр Сергеевич нашел того, кто отправил эту группу на заведомо проваленную явку, на верную гибель. Группа, видите ли, выработала свой потенциал. Он насильно привез его с собой, чтобы этот деятель посмотрел в глаза безутешной матери, убитого горем молодого мужа, чтобы он сам им объяснил, за что обрекли на смерть юную женщину. Петр Сергеевич планировал завести его в каждый дом, в каждую семью, где по его вине царит траур. Этого деятеля выкрали с живописного берега озера, где он в гордом одиночестве наслаждался торжеством жизни на лоне природе. На берегу остались оставленные удочки, запутавшаяся в камышах огромного размера панамка, служебный автомобиль. Всю дорогу похищенный кричал своим похитителям, что он действовал согласно приказам партии и лично товарища Сталина. Он грозил им большими неприятностями, вел себя очень нагло и самоуверенно.

Но, едва увидев поседевшего за ночь парня, который вдруг расправил плечи и решительно направился к толстому дяденьке, спокойно сжимая в руке огромный десантный нож, партийный функционер испугался. Он отчаянно вырвался из ослабшей хватки дяди Пети и с криком "Убивают!!!" стремительно убежал по улице. Взгляд Ника впервые за последнее время стал осмысленным, согнутые безутешным горем плечи расправились. Казалось, парень даже стал выше ростом. Он спокойно шел по темной улице как ангел возмездия вслед за убегающим руководителем отдела. У пожилого мужчины подкосились ноги от страха. Он забился в темный угол, надеясь спрятаться от страшного, обезумевшего от горя молодого вдовца. Он не знал, что эльфы хорошо видят в темноте.

– Пощади меня! Пожалуйста! У меня жена, у меня любовница, мать старушка… Не надо! Я больше не буду! Не убивай меня! – отчаянно лепетал обреченный.

– У Петрова тоже была жена и двое детей! У Олеси была мама! У меня была семья!

Они верили тебе, а ты послал их на смерть. Просто так, для галочки. И кого? Да они были настоящими людьми, а ты – жижа болотная. Стольких убил, а над своей жалкой шкурой трясешься. Что же ты мне не лопочешь про потенциал, который они выработали? – тихий шепот Ника страшно гремел в ушах испуганного десятипудового зайца.

– Мальчик, ты с ума сошел! Это тебе с рук не сойдет! Это грех! Убийство – страшный грех! Опомнись, безумный! – начал вещать тайный выпускник семинарии.

– Дяденька, это не убийство, а уборка нечистот! Убью демона – мне сорок грехов проститься, – спокойно ответил ему парень.

– Ты со своей Олесей – сам виноват! Накрутил кобель остроухий, лисий недопесок! – голос руководителя приобрел свою привычную интонацию.

– А ты, гад, ее, беременную – на верную смерть!

– Мне пузатые агентессы не нужны! – почти парализованный страхом чиновник, уже пожалел о своих последних словах, увидев, как бешено сверкнули в непроглядной ночи ярко-зеленые глаза его противника.

Заглушенный гнилой подушкой, подобранной здесь же, на помойке, животный крик разорвал тишину летней ночи. Потом синее пламя охватило проспиртованное тело.

Миг спустя только кучка жирной сажи на асфальте напоминала о разыгравшейся драме.

Ночной дождь смыл ее в канаву.

Напрасно Анжела ждала своего могущественного патрона. Напрасно сгорбленная от прожитых лет старушка выглядывала в окно своего непутевого сына. Только законная супруга откровенно обрадовалась свалившейся на нее свободе и огромному наследству. Следствие решило, что ответственный товарищ поскользнулся и утонул.

Тело не нашли – так затянуло в омут. Их много на этой речке. Дело было расценено, как несчастный случай. Но все это только утром.

Тем самым утром, когда хоронили Олесю и малышку. Были только близкие друзья и мама. Функционеры от комсомола настаивали на многотысячном митинге, на громких речах, на салюте и на клятвах типа "У твоей могилы клянемся, дорогой товарищ…".

Петр Сергеевич и Александр Викторович с большим трудом уговорили их отказаться от мероприятия. Они не хотели превращать страшное горе матери и молодого парня в зрелище для чужих людей, в повод покрасоваться для партийных болтунов. Фальшивые дежурные соболезнования, приносимые с торжествующей улыбкой, не утешают, а только растравляют рану. Те, кто хотел, попрощались с Олесей заранее.

Казалось, что юноша до сих пор не верит в то, что его жена и дочь умерли. Он сам одевал маленькое тельце в красивую распашонку, в связанные бабушкой Прасковьей для любимой внучки пинетки и теплую пуховую кофточку. Он вопрошающе смотрел то на тетю Лилю, то на Дашу, то на Прасковью Никаноровну. Он считал, что малышка просто крепко спит. Он носил ее на ручках, пытался согреть своим теплом, просил не шуметь. Временами мертвые веки малышки шевелились, а Дашенька с ужасом вспоминала страшную книжку "Вий", которую она даже не смогла дочитать. Так было страшно. А молодой отец радостно вскрикивал: "она живая, она шевелиться!". Лицо дяди Пети делалось вдруг темнее тучи, а Даша и тетушка Прасковья тайком утирали слезы. А Ник все ходил по комнате с маленьким тельцем, пока не едва не выронил от усталости. Даша взяла малышку и положила в корзину с цветами. А ее дядя подхватил Ника и довел до диванчика, где он тут же отключился.