Елена Романова - Агент нокке, или на войне как на войне

От крика, тычков и попреков мальчишка убежал в парк, чтобы никогда не возвращаться в шумный и неласковый дом. Идти было некуда. Разве что разбежаться и с разбегу кинуться в море со скалистого обрыва прямо на камни. Спасателей в этом месте нет – шансов, что его спасут один из миллиарда.

Однако, что-то останавливала отчаявшегося ребенка от последнего шага. Под ласковой тенью гигантских деревьев, в облаке ароматов так не хотелось сводить счеты с жизнью. В парке гуляли мамаши с детьми, молодые парочки. И вдруг… "Папа!!!" – мальчишка кинулся вслед мужчине, но он вдруг растаял. "Нет! Не надо!!! Не бросай меня, папа!" – мальчишка обхватил руками то, что он принял за папу. Но руки только поймали полосу тумана. Какой-то парень крепко держал его, девушка платочком оттирала грязь и кровь с разбитого лба.

Дани врал напропалую, чтобы только его не отвели к родственникам. Из участка беглец был отправлен в старую крепость, где кипела работа. Новый директор Морского Лицея предложил ему остаться с ребятами. И хотя от тяжелой работы ломило руки и плечи, а от запаха краски кружилась голова, мальчик, слишком много видевший, снова захотел жить.

Мостик над пропастью.

– Я думал, что никто, если буду молчать, то все забудется! И никто не узнает.

– И ты, дурачок думал, что я тебя из-за этого брошу?

– А разве нет? И ты будешь по-прежнему со мной дружить, зная, все, что со мной сделали! Не побрезгуешь спать в одной комнате?

Лицо мальчишка было слишком серьезным. Он смотрел на своего друга и напряженно ждал приговора. Ждал так, как будто от этого зависит его жизнь. И сжимал в руке побранный где-то десантный нож. Он был готов убить себя, если его отвергнут.

Эрик даже испугался. Он всегда боялся не истерики, не криков, не слез, а именно такой вот спокойной решимости. Мальчик, умный, хороший, добрый и ранимый, еще толком и не живший, спокойно решил уйти, посчитав себя лишним на этом празднике жизни. Посчитал себя недостойным жить дальше, только потому, что какая-то скотина в человеческом облике мучила его, отняла у него достоинство, и чуть было не погубила саму жизнь. Из-за какого-то паразита, морального урода, убежденного, что ему все можно, хочет уйти из жизни мальчик, который не был ни в чем виноват.

Эрик всегда недоумевал почему чувством вины мучаются те, над кем издевались?

Почему те, кто избивает, пытает, предает не мучаются также? Почему не их терзает вопрос "Как я буду жить после этого?"? Почему мучители не переживают о том, что скажут про них в обществе? Почему этот паразит, украшенный, как ворона павлиньими перьями, княжеским титулом (Эрик был сам немножко князь, и поэтому к вопросам о рыцарских доблестях относился весьма щепетильно), живет себе припеваючи, в то время как его друг, куда лучше и достойнее, мучается ночными кошмарами и плачет от невыносимо тоскливых мыслей? Почему Дани, а не князя Малфоя, преследуют мысли о самоубийстве.

Еще Эрик боялся, что компания бездельников подслушает этот рассказ и, переврав, распространит по острову безобразные слухи. Конечно, мало кто им поверит. Но его другу, для которого воспоминания еще слишком болезненны, не станет легче, если Эрик будет пытаться заткнуть каждый сквернословящий рот. И ведь на каждый роток не накинешь платок. Все равно изнывающие от безделья кумушки и "золотая молодежь" будут нехорошо шептаться, завидев мальчика, которому и без того пришлось слишком много страдать. Им-то не понять, что пришлось вынести бедному Дани. Для этих господ – это всего лишь повод позлорадствовать над чужой бедой. Эрик обнял своего друга, как будто боялся потерять, и на всякий случай отбросил страшный клинок подальше.

– Ты мой друг. Я тебе помогу, если смогу. Но не брошу.

Дани облегченно вздохнул, украдкой вытер слезы (видно не очень хотел умирать). И благодарно улыбнулся Эрику, который бережно обнял его, как маленького. Обоим стало хорошо и спокойно. Помолчав, Эрик сурово сказал:

– Даже думать не смей, понял. Вообще выбрось из головы.

– Ты о чем? – Дани сделал вид, что не понимает.

– Ты знаешь… И вообще, больше так не думай – сурово ответил ему Эрик, – тогда что, получается, твой отец зря погиб, а его друг зря рисковал?

Дани и Эрик молчали. Эрик решил завтра же отвести своего друга к психологу, чтобы вылечить болезненные воспоминания и, наконец, избавить мальчишку от незаслуженных страданий. Тишина уединенного места, красота и чудесные запахи прогоняли страшные воспоминания. Эрик взял руки друга и начал тихонько петь песенку, которую поет сестра, когда накатывает черная тоска. Потом они весело смеялись, вспоминая дни, когда они вместе со взрослыми работал на стройке.