Примо Леви: Бандагал (сборник)

И есть ли силы у таких, скажем, людей, как Джиджи Милези (рассказ Анны Ринонаполи «Друг»), противостоять сладкому обману? Пусть выступающий в роли католического ангела-хранителя робот — не фантомат. Но он ласково нашептывает бедняге Джиджи сны наяву. В жестокой и безнадежной прозе жизни брезжит хоть какой-то огонек, уводит в туманную даль, где, наверное, хорошо и люди (как хочется верить!) добры и мудры. Старый снисходительный к грехам патер обещает какой-нибудь калабрийской батрачке не только рай в небесах, но и возмещение в здешней жизни… Те же примерно сказки и, конечно, за солидное вознаграждение рассказывает робот нашему Джиджи. Эх, Джиджи! Тебе бы не робота, а фантомат, тогда бы ты сразу получил все, о чем и не мечтал даже, ибо не знал, что такое возможно. Притом никаких разочарований! Ты ищешь Милену, свою суженую, зачарованную деву, которую посулил тебе робот. Ищи, ищи! Вот она, твоя Милена, сидит за соседним столиком и уплетает пиццу. Пойди же, разбуди спящую принцессу!

Почему же рушится мир для тебя, Джиджи, когда принцесса оказывается обыкновенной проституткой?

Мы уходим все дальше в серый туман седьмого круга. Позади осталась стонущая тень Джиджи. Ну, чем так ужасна его судьба? Это же заурядный случай! Почему же он оставил на душе столь тягостное ощущение? Быть может, потому, что это просто жизнь, а не фантоматический сон?

В том-то, и сила фантастики, что, подобно лупе, собирает она отблески реальных событий, и, собранные в единый фокус, они прожигают сердце.

Превосходный рассказ Джузеппе Педериали «Избавление» очень близок к классической новелле Роберта Крэйна «Пурпурные поля». Одинаковая проблематика, единое решение, но совершенно различные обертона. И если неожиданная развязка Крэйна подобна громовым аккордам траурного марша в конце лирической, чуть тревожной фантазии, то весь строй «Избавления» выдержан в переливах одной и той же тягостной мелодии; поэтому и развязка здесь воспринимается действительно как избавление.

Вот он, жизненный ад, где только со смертью кончается неизбывный кошмар. Они уходят, уходят, эти старики, а мы только провожаем их взглядом…

Разве не на памяти нашего поколения события тех тридцатых годов, когда монополистический капитал посадил в кресло канцлера Гитлера? Разве не было тогда развернуто широкое умерщвление больных, неполноценных и просто слабых людей? Первые шаги «нового порядка» были направлены к стихийному удовлетворению бездушной капиталистической машины. Ведь при характерном для капитализма отчуждении имеют смысл только такие понятия, как прибавочная стоимость и воспроизводство людей, которые ее должны давать. Все остальное — ненужная роскошь, дань устарелой морали. Фашизм это понял с обнаженной четкостью, доступной лишь примитивному, не «загруженному» культурой сознанию. И сделал свои выводы. И можно не сомневаться, каковы были бы его дальнейшие шаги, если бы не кончился «тысячелетний рейх» на тринадцатом году своего смрадного существования.

И все-таки что бы могло последовать за эвтоназией «неполноценных»? У Джузеппе Педериали отчужденное государство устраняет всех, кто не в состоянии выполнять научную или физическую работу либо «поставлять» новорожденных. «Система» в «Пурпурных полях» Крэйна выбрасывает даже тех, кто еще способен «поставлять». И если в сегодняшнем мире, где живет Крэйн, сорокалетний здоровый человек уже встречает затруднения при поступлении на работу, то что будет, если…

Так собираются лучи в беспощадном фокусе линзы. Они жгут нам сердце, слепят глаза, и мы не можем больше смотреть в спины уходящих навсегда стариков. Старики получили призывные повестки, они уходят в медицинские институты, уходят навсегда.

Какое чудовищное отчуждение, какие зловещие метаморфозы буржуазных институтов! Армия рассылает повестки о «призыве», врачи, точно речь идет об искусственном осеменении животных, устраивают «проверки» и, взяв на себя сразу роли судей и палачей, устраняют лишние рты. Это конкретное воплощение того иррационального ужаса, который мерещился еще Кафке. И это обвинение, предъявленное капиталистическому способу производства, самой основе его, его базису.