Андрей Дмитрук - Следы на траве

На улицах было пустынно - в темное время по Нижнему городу старались не ходить. Пылалось, вертелось и стреляло во все стороны разбегающимися цепями лампочек зазывное убранство домов - пестрый хаос, созданные в подражание земным торговым городам многовековой давности. Но если т а м потребителю действительно предлагалось изобилие товаров и услуг, то з д е с ь огненную россыпь слагали бессодержательные узоры и похвалы немногим сомнительным изделиям, убогому сервису.

Скоро они уже сидели вдвоем за бутылкой поддельного, пахнувшего нефтью "Курвуазье" в темноватом, тесноватом номере с пыльным фикусом и помпонами на плюшевых шторах. (Ночь в "Попугайчиках" стоила безбожно дорого именно благодаря стилю "ретро".)

Узнав, что новообретенный дружок провел годы на "параллельной" планете, девица (ее звали Сильвией) не то впала в игриво-капризный тон, не то вправду скуксилась:

- А-а, там у них клево, разные омоложения, а здесь хоть вывернись ничего, кроме вонючей косметики, от которой на коже язвы!..

- Кто же мешает? Давай на Землю, там всех принимают!

- Не хочу, - с хмельным упрямством мотнула она растрепанной головой. - Пускай меня тут на нож посадят, не хо-чу!..

Пауль насторожился:

- Это еще почему?

- Да черт его знает... А зачем ты спрашиваешь? Вербовать, что ли, собрался? Вербовщик?..

- Глупое название и неправильное. Никто никого не вербует. Да, я проповедник, я могу предлагать, отвечать на вопросы, рассказывать о жизни землян, но уговаривать или завлекать кого-то - зачем? Народу в Кругах Обитания и так хватает...

- Ну, может, пригодимся для разных там опытов? Как кролики?

Ляхович снисходительно усмехнулся, решив, что сердиться тут пришлось бы каждую секунду.

Девушка медленно встала, обошла вокруг столика.

- Ну, все, хватит дурью маяться! - Лукаво улыбаясь, Сильвия села верхом на колени Пауля, обвила руками его шею. - А так на Земле - делают?

Проповедник только вздохнул.

- Вот именно, - назидательно сказала девушка, подбирая повыше платье. - Между прочим, потому и не хочу на Землю, что там все слишком правильно, как в школе. А тут я хоть и бедненькая, и грязненькая, да зато своя собственная и делаю, что хочу!..

В конце концов их вещи были разбросаны по всей комнате; и сами они, узнавая друг друга, побывали даже на подзеркальнике; и Сильвия уснула, по-детски уткнувшись в грудь Пауля и доверчиво посапывая; а он лежал, чуть дыша, боясь пошевелиться, хотя ему давно надо было бы встать, да и висок будто железом припекали...

Забылся лишь под утро, но скоро его разбудила пронизывающая сырость. Рядом не было никого; на улице дул мокрый ветер, слякоть сочилась в комнату.

Вскочив, он дернул дверь санузла... Не было в номере Сильвии; не было ни трогательных ее вещичек, отделанных машинным кружевом, валявшихся ночью на креслах, ни сапожек со сбитыми каблучками. Остался лишь легкий запах косметики, сладковато-щемящий, грустный.

Не было Сильвии; ни записки от нее, ни знака, ни следа.

Обхватив руками голову, Пауль глухо, обиженно застонал.

V

Син Тиеу встретил адъютанта, сидя у стола с пером в руках. Желтые тигриные глаза его под выпуклым лбом смотрели тоскливо. Откозыряв по уставу, Войцех присел на край жесткого стула. Более чем когда-либо командир пугал Голембиовского - своей цельностью, непоколебимостью, оливковым лицом-маской; скрытностью, недоступной европейцу; даже этой звериной тоской, способной содержать любую угрозу. Но вместе с тем было пронзительно жаль Сина. Как тогда, много-много лет назад, когда маленький Войцех оставлял шоколадные конфеты для отцовского механика-водителя...

Юность Син Тиеу прошла в "колене Кришны", наследственном полку для выходцев из Центральной и Южной Азии. Официальная пропаганда называла полк большой семьей, твердила, что там царит братская любовь. На самом деле "желтым" в колене присваивали родственные степени не выше брата-наставника; все офицерство состояло из белых и отличалось редкостной жестокостью. Син Тиеу терпел побои от белых "стопроцентных" клансменов, чистил им сапоги, отдавал лучшую часть своего пайка и посылки из дома, чтобы не забили насмерть... а может быть, делал и более постыдные, ранами оставшиеся в памяти уступки развращенным негодяям. Позднее Самоан стал прекрасным механиком-водителем танка, проявил незаурядный талант на уроках стратегии. Это был тот редчайший случай, когда плебей мог бы сравняться по рангу с родовитыми детьми "Стального ветра", получить степень старшего сына или даже отца... если бы у плебея была белая кожа!